Симулятор. Задача: выжить - Виталий Сертаков

Но было поздно. Пацан встал, ухмыляясь перекошенным ртом. Мартынюк тоже ухмыльнулся, он продолжал ухмыляться, а пацан тянулся вверх, все выше и выше.

— Стреляй, блин! — крикнул я Комарову. Прыщавый мент туго соображал. Он смотрел все время поверх голов, даже когда спал, бредил, что его разрежет стекло. Все время поверх голов шарил. Хотя в поселке только грудные дети стекло не умели угадывать.

— Стреляй!!

— Аи, аи, — заскулил депутат. Он никак не мог оторвать руку от плеча пацана. Корчил рожи, дрыгался, но рука точно проваливалась. Тамара подняла визг, художник растопырил грабли, спрятался за меня.

— Уберите от меня!.. Ааа! Пусти, пусти, сука!!

— Да сделайте же что-нибудь! — Маркеловна зажала уши, чтобы не слышать собственного крика.

А пацаненок все рос, и дурному было уже ясно, что это совсем не человек, потому что ноги его тощие не касались земли. Мартынюк попятился, оскалясь, он норовил вскрикнуть, но крик застрял в глотке. Вонючие патлы пацана осыпались с башки, как сухая солома, под майкой на животе расплывалось темное пятно, а ноги болтались. Он стоял совсем не на ногах, а на толстом...

— Блин, сержант!!

— Руби ее!

На толстом черве. Толстом — это слабо сказано. Толщиной эта колючая гнида была с водосточную трубу, а какой длины — оценить невозможно. Она торчала из трещины в земле, теперь ведь вся земля превратилась в Каракумы, а другим концом утыкалась пацану сзади повыше жопы.

Червь проделал в нем дыру, во как.

Ливен таскал с собой неслабый разделочный тесак, только непонятно, на хрена он его взял! Я прыгнул, обхватил Мартынюка сзади, дернул на себя. Со всей силы, блин, дернул, однако не сдвинул с места. Депутат не только руку отдал, он и пузом к пацаненку приварился. Я дергал Мартынюка за плечи, за бока, его трясло как припадочного, а потом задергались все мышцы, все...

Зараза зеленая была уже внутри него. Спасать, короче, некого...

Комаров пальнул, три раза подряд, попал понизу, хорошо что не мне по ногам. Жирный игольчатый червяк дрыгнулся и попер вниз, в трещину. Пацан упал на спину, головенка свернулась набок. Тамара обнималась с художником Димой, орали оба. Мартынюка вырвало у меня из рук, да так вырвало, что кожа на ладонях задымилась. Он уже не айкал, не стонал, а стал похож на мягкую бескостную грушу. Эта вонючая груша взлетела, саданув мне ботинком по челюсти...

— Назад, Жан, назад, твою мать!

Они меня оба тащили, Дима и блондинка, а тупой мент лыбился и глядел поверх голов. Волына еще дымилилась, а Комаров снова притормаживал. Он на фиолетовом небе стеклянную стену, тупорылый, высматривал. Фигли ее высматривать, ее жопой чувствуешь, когда катит!

Мартынюк вместе с приклеенным к нему пацаном совершил кульбит и врезался в проволочный куст. Врезался смачно, кости захрустели так, шо на весь лес слыхать, проделал в проволоке траншею. Он не помер сразу, зараза, а лучше бы сдох, к ядрене матери.

Это я не со злобы. Просто больно, вместе с ним больно, блин...

Ноги Мартынюка вывернулись, сквозь брючины наружу торчали кости, ручонками он хватался за проволочные ветки, они тут же прорезали ему кожу до крови. Депутат пытался выпростать тыкву из колючего плена, но она застряла. Тело пацана лежало под ним, все так же прижимаясь животом. Меня аж скрутило от боли, другим тоже стало хреново!

— Назад, валим отсюда! — Я потащил их прочь.

— Что? Куда? — У Тамарки зенки чуть на щеки не вылазили.

А шо я ей скажу? Я просто чуял, шо у депутата в животе уже половины внутренностей нет, шо в секунду его нутро выжрали, только сердце еще колотится, и ежели мы дальше будем прохлаждаться, то станет нам не просто хреново, а схлопочем по инсульту...

Пацан под Мартынюком размазался, сдулся, как шарик, как старый гондон. Теперь та же участь ожидала депутата, ожидала всех нас, если не...

Если не прислушаемся, блин.

Сам не пойму, каким макаром, но я вдруг увидел путь к спасению. Не к окончательному спасению, но на крайняк, к спасению от всех этих гнид, что развелись вокруг. Надо было прекратить лаяться и вместе слушать. Вместе, хотя бы несколько человек. Беда была в том, шо в нашей, блин, уродской компашке добазариться было почти нереально. Комаров витал хер знает где, Маркеловна гундела непрерывно, слезы лила, вот только художник... На него еще можно было положиться, хотя и не уважаю я шушеру эту голубую. Все они гомосеки...

Раненая зеленая гнида убралась под землю, осталась от нее только дыра, но я чуял ее где-то поблизости.

— Он под нами! — Ливен подпрыгивал на камне. — Скорее, надо добраться до скал!

Скалы — это громко, блин, сказано. Просто булыжники вместе бульдозерами сгребли, когда дорогу к поселку строили. Но художник был прав, по камням идти было как-то спокойнее. По ним, кстати, далеко можно уйти, почти до самой шоссейки...

Мы побежали, блин. Клянусь, лет пятнадцать так не бегал! И бежали до тех пор, пока на скалы, то бишь на камни не выскочили. Там попадали, як те загнанные кони. Лежал я на камнях, шо вдоль дороги, воздух горячий тягал, як паровоз, и думал: шабаш, каюк пришел. Еще я думал, почему опять слышу дитячие голоса, может, глюки какие? Может, думал я, это оттого, шо у нас с Розой своих детенков нема? Не завели раньше, то больная она, то я под статьей ходил...

Пялил я зенки на черные тучи, пару раз вдали эти сволочные розовые пузыри просквозили, но нас не тронули. Мне интересно стало — что будет, если встать и руками помахать? Я встал и помахал. Эти дурики на меня как напустились... Я сказал — пошли дальше, блин, не фиг тут говно греть! Разве не чуете, что розовым не до нас?

И мы поперли вдоль дороги, примолкшие, будто пустым мешком вдаренные. Жалко депутата, все-таки, хотя говнистый мужик был, под себя права качал...

— «Дядя Жан...»

Как лбом в забор ткнулся. Ну, инвалидка, дает...

— «Какой я тебе, на фиг, дядя?»...

Смеется. Эта дурилка смеялась где-то вдали, а меня чуть медвежья болезнь не скрутила.

— «Дядя Жан, как здорово, что вы нас слышите...»

— «Кого это вас?»

Тут она малехо обескуражилась. У меня появилась секунда обтереть пот. Обернулся я незаметно на своих дуриков. Нет, ни хрена, по сторонам зыркают, жмутся друг к дружке, як бараны, никто меня не подслушивает...

— «А разве вы не слышите, как мы говорим?»...

— «Не слышу... А кого я должен слушать?»

— «Дядя Жан, со мной Саша говорит, милиционер который...»

Я сразу вознамерился пигалицу перебить. Хотел ей сказать, что мне глубоко растереть на мнение ее любимого мента, но тут наша беседа сама собой прервалась. Хрен разберешь, по каким правилам телеграф функционировал!

— Ты ее видел?

— Нет, не успел...