Красный тайфун - Влад Савин

А во все остальное время я часто ощущаю себя этакой Сарой Коннор. Смотрела я и «Терминатор», и «Терминатор-2», — а вот третью часть бросила где-то на половине, поскольку вся она не стоит режиссерской концовки второго фильма. Где Сара Коннор, уже старая, сидит и рассуждает о ценности человеческой жизни, завязывает шнурки маленькой внучке. А вот я своих внуков увижу, доживу сама, и доживут ли мои дети? Будущее не предопределено — и что ждет нас там? Заглядывая в бездну, я чувствую страх, а еще, как Ольга из еще одной книжки будущанцев, за авторством какого-то украинца Кононюка, я просто физически ощущаю, что решительно каждый день, проведенный в бездействии, — это тысячи и тысячи потерянных жизней. Как убитых — так и просто не появившихся на свет. «Слышу голос, голос спрашивает строго: а сегодня — что для завтра сделал я?».

— Солнышко! — обратился ко мне мой Адмирал (ох, как мне приятно, когда он так меня называет!). — Что-то ты расстроена. Сегодня у тебя было совещание с нашим камрадом Пономаренко, шоб он так был здоров, как моя теща больна, — а еще Смоленцев мне сказал, что приходил Кунцевич, и они вспоминали минувшие дни, то есть разговор шел о дальневосточной баталии, слава богу, успешно завершившейся — зная обоих, вот не поверю, что кто-то мог намеренно тебя задеть! Ну а Пантелеймон Кондратьевич, он, конечно, резковат бывает, но тебя очень уважает и ценит. Так что же случилось?

Ой, ну только трубки в руке у Михаила Петровича не хватает! Нет, не в подражание товарищу Сталину (который, кстати, курить бросил) — кажется, мой Адмирал, пусть и неосознанно, копирует Василия Ливанова. Замечательного, между прочим, советского киноактера. Он и сам, наверное, мог бы быть сыщиком — иначе не смог бы так гениально сыграть Холмса. Вот постараюсь после, чтобы эти фильмы выпустили и на наш экран!

— Понимает… шь, — до сих пор иногда оговариваюсь я, — вас иногда привлекают как консультантов по разным вопросам. У вас, как бы это сказать, голова чуточку иначе работает.

— Ну да, — Адмирал понимающе кивает, — наши орлы из-за этого частенько видят то, что ваши дуболомы не замечают.

— А иногда совсем наоборот, — говорю я, — вы предлагаете совершенно чудовищные вещи. Абсолютно немыслимые, аморальные. Этот ваш Скунс — я просто понять его не могу. То он свой, милый наш парень Валька Кунцевич. То вдруг больной на голову убийца и маньяк, его послушать, что он предлагал сделать с населением Польши и Западной Украины — знаю, что они бандеровцы, но так же нельзя, не разбирая, всех! Мне кажется, он еще и язычник, не верит ни в бога, ни в черта — и абсолютно не советский человек, а этакий американский ковбой. А что говорит по-русски и родиной считает нашу страну — так это случайность. Родился бы в США — был бы патриотом США.

Ну — насчет язычника это я погорячилась. Хотя… когда его друг из этого времени, Сергей Куницын, погиб в самом конце в Берлине, совершенно по-дурацки, этот осназовец из будущего взял мало того что его позывной, «Скунс», так еще и его фамилию, в документах прикрытия, когда мы в Киеве тогда были! А когда я его спросила, он ответил, что есть поверье, смерть не приходит дважды за одним и тем же человеком. А потому, взяв имя погибшего, пусть даже так, идя на опасное дело, — можно обмануть Старуху.

— Солнышко, — обнял меня за плечи Адмирал. — Нам всем друг с другом тяжело. Мы — дети разных времен и эпох. Что же теперь поделать? Нам придется как-то с этим жить.

Михаил Петрович мой таким образом меня может убедить в чем угодно. Сначала мы просто стояли обнявшись, посреди кабинета. Когда мой Адмирал со службы приходит, я всегда встречаю его прилично одетой и причесанной, это днем без него могу себе позволить быть в халате, а сейчас на мне было строгое и закрытое шелковое платье с юбкой солнце-клеш до середины голени, — но чувствую, как его рука меня по бедру гладит, прямо по коже, выше края чулок, подол мне словно ветром задрало… а затем и платье с меня будто ураганом сорвало… дальше расписывать не буду! В СССР, может быть, секс и есть — зато совершенно точно нет эротики и порнографии! А есть — любовь!

Как нам было хорошо! Неужели снова — расставание? И мне опять ждать — нет, я тогда Владика в охапку и с ним вместе! Надеюсь, во Владивостоке найдется работа для Конторы Пономаренко? Или все же мой Адмирал здесь останется — да пусть бы снова на Север, тут недалеко совсем, и меня на Севмаше не забыли еще? Ленка пишет, что у нее тоже прибавление семейства ожидается, и еще кто-то из девчат замуж выскочили за кого-то из экипажа К-25. Счастливые — если «Моржиха» теперь из Молотовска надолго уходить не будет. И Лючия ну просто светится вся, у своего «рыцаря» под боком. Ой, ну как же можно подругам завидовать — пусть у них счастье будет, побольше и подольше. А у меня — вот империалисты проклятые, теперь они против нас войну готовят, в той истории не решились, а в этой?

Вчера, 10 сентября, по радио передали, что в США испытали атомную бомбу. Выходит, три месяца всего мы выиграли, сумели их программу оттянуть? А у нас — когда я на «Арсенале два» была, у Курчатова, работы там шли полным ходом, и как наши научные светила говорили, очень успешно — вот только ни Бомбы, ни корабельного реактора у нас пока нет. А в ООН обсуждение по Ирану, англичане в резкой форме требуют от СССР вывести войска «ради наступления мира и порядка» — после того как сами же натравили на нашего товарища Барзани племена турецких курдов, поддерживаемых турецкой армией. И хотят, чтобы мы ушли из Северной Норвегии, «Нарвик никогда не был русской территорией». А мой Адмирал говорит, что тогда нашему флоту в Атлантику, если война, то придется через щель в заборе протискиваться, вместо открытых ворот! А учения их авиации, когда сотня В-29, вылетев из Дании, прошли над нейтральными водами Балтийского моря до входа в Финский залив, еще меньше часа лета, и были бы над Ленинградом, — но повернули назад, войны ведь нет еще, пока! В этой истории какие города станут аналогами Хиросимы и Нагасаки, ведь генералы на той стороне наверняка требуют, чтобы новое оружие было опробовано? На кого нападет здесь американский империализм, если Корея — наша целиком, не будет никакой корейской войны?

Я очень внимательно слушала, о чем говорили мой Адмирал и товарищ Пономаренко. Да, мы с успехом переиграли войну, которую в иной истории мы выиграли. Теперь же нам предстоит найти выход там, где в иной реальности мы проиграли. И это будет, наверное, намного сложнее — потому что в большей степени это будет наша война с самими собой, с нашими недостатками. Которые, к сожалению, вовсе не являются «родимыми пятнами капитализма». Нам предстоит одновременно строить материально-техническую базу коммунизма, организовывать общество, причем из тех людей, что есть, а не из идеальных, светлого будущего — и работать над воспитанием этой новой породы человека. Таких людей, как у Ефремова в «Туманности Андромеды» — вот интересно, напишет ли Иван Антонович этот роман, а уж я прослежу, по поручению Пономаренко, чтобы ни один ретроград в Союзе писателей не посмел помешать успеху книги! Я не знаю точного рецепта построения коммунизма. Но точно знаю одно — проиграть и здесь мы не имеем права! Ради счастья и самой жизни наших детей — и моего Владика, и тех, кто у меня еще родится.

В ту ночь и мне приснился странный сон, — а может, и прав мой Адмирал, считая, что это не сон, а прием сигнала из будущего, «параллельного» мира? Я была там не собой, а какой-то совсем молодой девчонкой, вместе с другими людьми я бегала по какому-то дому, не жилому, а учреждению, с коридорами, залами и кабинетами, мы были одеты в штатское, не в военную форму, у нас не было оружия. А внизу на площади бесновалась толпа, крича «бей москалей». Затем коридоры заполнились дымом и появилось пламя. Я видела, как люди сгорали заживо. Я была среди тех, кому удалось выбраться наружу, из окон второго этажа, кто прыгал с третьего и четвертого, те разбивались насмерть. А я подвернула ногу, какой-то парень меня нес, не бросил, и повторял: «Держись, Маришка, все будет хорошо!» И нас вместе забила насмерть толпа мордоворотов, палками, железными прутьями и просто ногами, крича: смерть колорадам! Я помню боль и страх — проснувшись с сердцебиением и в холодном поту, я даже оглядела себя, ища следы ожогов и ударов, таким живым было ощущение!