Викинг. Побратимы Меча - Тим Северин

Она потребовала поставить на берегу помост. И когда кончиком палки нарисовала его очертания на песке, мои страхи улеглись. То был деревянный настил, очень похожий на тот, который показал мне Pacca, когда водил по северным лесам. Помост высотой в человеческий рост — это место, где нойда предается бдению, когда пытается войти в мир сайво, сидя над землей на холодном воздухе, пока дух не решит покинуть его тело. Когда холопы принесли из лодок лес для постройки и поставили помост, вельва потребовала любимый нож Ивара. Этим ножом она вырезала руны на верхней перекладине, и, глядя на них, я содрогнулся. Прежде я видел эти руны один-единственный раз — на бревне, которое стало причиной смерти Греттира, бревне, которое повернуло секиру, чтобы ранить его. То были руны проклятия. Конечно же, вельва почувствовала мое смятение. Она обернулась и глянула прямо на меня, и злоба в ее взгляде была точно удар по голове. Она поняла, что я способен к ясновидению, и она бросила мне вызов — мол, попробуй, помешай мне. Я же был беспомощен и напуган. Она обладала силой и, я это знал, гораздо большей, чем я.

Похороны Ивара начались с наступлением темноты. К тому времени все товарищество уже было окончательно и бесповоротно пьяно. Варяги распоряжались холопами, а те втащили самую дырявую из наших ладей с речного берега на помост и разложили дрова вкруг и под нею. Потом старая карга взялась за дело сама. Она приказала снять шатер Ивара и установить его в середине ладьи. Туда холопы сложили все его ковры и подушки. Наконец, и само тело Ивара, одетое в парчовое платье, подняли на борт и уложили на подушки. Когда все было устроено по велению вельвы, та отправилась за любимой наложницей Ивара. Наложница, пухлая, кроткая женщина с длинными черными косами, которые она обматывала вкруг головы, как я полагаю, приходилась матерью, по меньшей мере, одному из сыновей Ивара, потому что именно она носила тяжелое золотое ожерелье, знак милости своего господина. Мне нравилась в ней та доброта, с какой она готовила близняшек к продаже. И я боялся, что теперь она попадет в руки столь злобных хозяев, как Вермунд или Фрогейр. Она одиноко стояла на убитой земле, там, где прежде была шатер Ивара, и я видел, как вельва шепнула ей что-то на ухо и схватила за руку.

Молодая женщина, ступая как во сне, двинулась за вельвой к помосту. Судя по этой ее неуверенной походке, я решил, что ведьма либо одурманила ее, либо опоила каким-то зельем. Само собой разумеется, все товарищество было в подпитии, да, признаться, я и сам был далеко не трезв. Охваченный страхом, я выпил несколько чаш меда, чтобы избавится от ощущения близящейся судьбы.

— И ты ступай-ка с ней. Ты ведь тоже ходил у него в любимцах, — язвительно бросил Вермунд, дыша перегаром мне в лицо.

Когда наложница дошла до помоста, два дюжих варяга схватили ее под руки и подняли на возвышение. Трижды они поднимали и опускали ее, совершая какой-то обряд, и я видел, как она шевелит губами, словно что-то поет или, может быть, молит о пощаде. На третий раз вельва вручила ей живого петушка. Молодая женщина замешкалась, и я услышал, как вельва прикрикнула на нее, погоняя. Что это был за язык, не знаю, но женщина сунула голову петушка в рот и откусила ее, и отбросила бьющееся тело прочь, на погребальную ладью. Фонтан петушиной крови рассыпался в воздухе.

Женщину еще раз подняли на помост и, спотыкаясь и пошатываясь, поместили на корабль ее господина. Влезая по дровам, она поскользнулась и упала бы, но вельва удержала ее. Четверо варягов, включая Вермунда, а вместе с ними и вельва поднялись туда же. В сумерках трудно было различить подробности, но, я видел, как наложница споткнулась — может быть, вельва нарочно толкнула ее — и упала внутрь шатра на подушки. Один из четырех варягов начал пьяно копаться в своих штанах. Потом залез на девушку и изнасиловал ее. Вельва стояла сбоку, равнодушно глядя. Каждый варяг брал девушку, потом вставал и, обратясь к нам, стоявшим у лагерного костра, выкрикивал:

— Это я сделал во славу Ивара.

После чего спускался с корабля, уступив следующему место.

Когда все четверо спустились на землю, вельва, нагнувшись, схватила девушку за волосы и втянула обмякшее тело в глубину шатра. Мерцающий свет костра освещал последний жертвенный обряд. Я видел, как вельва сделала петлю из своей опояски с сине-зеленым камнем и накинула ее на шею жертве. Потом, упершись ногой в лицо девушки, откинулась назад и сильным рывком затянула петлю. Наконец, сняв с пояса нож Ивара, она вонзила его в человеческую жертву.

Только после этого вельва сошла вниз, взяла ветку из костра, ткнула ее в дрова, сваленные вокруг корабля. По летней жаре дерево было сухим, и огонь занялся тотчас. Ветер раздул пламя, и погребальный костер ярко вспыхнул. Огонь втягивал в себя воздух, и я, защищаясь от жара, прикрыл лицо руками. Пламя ревело и трещало, посылая вверх столбы ярких искр. В самой сердцевине огромного пожара в ткани шатра, скрывавшего тело Ивара, вдруг появились огромные дыры. Грязные края этих дыр расширялись, пожирая ткань с такой быстротой, что через мгновенье от шатра остались одни опоры, торчащие, как вызов пеклу. Но вот шесты шатра обрушились внутрь на тела Ивара и его убитой наложницы.

В ту ночь я упился до полного забвения. Жар, исходивший от пламени, вызвал сильнейшую жажду, но пил я ради того, чтобы забыть об увиденном. Вокруг меня варяги бражничали и праздновали. Они пили до тех пор, пока не извергали из себя выпитое, вытирали бороды и снова пили. Двое из них вступили драку из-за воображаемого оскорбления. Они схватились за мечи и кинжалы и, не попадая в цель, кололи друг друга и рубили, пока не ослабели настолько, что не могли продолжать. Другие, упившись медом и элем, падали без чувств на землю. Те, кто еще мог стоять на ногах, шли, спотыкаясь, к палатке, где спали девушки-рабыни, и пьяно набрасывались на них. Вельвы нигде не было видно. Она исчезла, ушла в свою деревню. Меня мутило от выпитого, я заполз в тихий угол за какими-то тюками с грузом и уснул.

Проснулся я с мучительной головной болью, тошнотой в желудке и дурным вкусом во рту. Давно уже рассвело, и солнце стояло высоко. День вновь обещал быть знойным. Держась за тюки, чтобы не упасть, я встал на ноги и посмотрел туда, где был погребальный костер Ивара. Там не осталось ничего, кроме груды обугленных поленьев и пепла. Уцелел только остов помоста вельвы. Рядом с ним на обугленной земле ветер шевелил куриные перья.

Кое-кто из холопов бесцельно бродил по стоянке, не зная, чем заняться. Их хозяева, те, кого я мог видеть, лежали на земле без движения и храпели.

Я осторожно и медленно пробрался через лагерь и спустился к воде. Я чувствовал себя оскверненным, и мне страшно хотелось отмыться, хотя речная вода казалась далеко не чистой. Она была темно-коричневой, почти черной. Я снял с себя грязную рубашку и обмотал ее вокруг пояса, как набедренную повязку, и снял свои просторные варяжские порты. Медленно и осторожно я вошел в реку, пока теплая вода не дошла мне до середины бедер. Я постоял немного, подставив спину теплому солнцу, чувствуя, как ил просачивается между пальцами ног. Это была заводь почти без течения. Я осторожно наклонился вперед, опасаясь, что резкое движение вызовет приступ тошноты. Потихоньку я приблизил лицо к темной воде и готов уже был плеснуть водой себе в лицо. Но еще не погрузив пригоршню, остановился и посмотрел на свое отражение. Лучи солнца падали под таким углом, что плечи мои и голова отражались лишь смутным очертание. Вдруг я покачнулся, меня охватила страшная слабость. Голова закружилась. Меня обдало холодом, и я был готов потерять сознание. Я решил, что это с похмелья, но потом понял, что когда-то видел точно такое же отражение. Это было тогда, когда я заглянул в колодец прорицания, который показал мне Эдгар, королевский егерь, в лесу в Нортгемптоне. И не успел я осознать это, как вдруг в зеркале реки мелькнуло что-то блестящее. Я принял это за серебристый блеск рыбы, но тут же узнал отражение лезвия и занесенную руку, держащую нож, и упал на бок в тот самый миг, когда убийца ударил.