Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

Над землёй басовито гудели шмели. Припадали к головкам душистого клевера. Вершина холма сочилась насыщенной зеленью, как половинка яйца, покрашенного к Пасхе зелёнкой. За тоненькой ниткой реки Грязнухи раскачивались саженцы тополей, виднелась околица далёкого хутора.

Мы с Пимовной ели станичный хлеб, запивая его тёплой водой из колодца. Кони грызли пресные мундштуки, перебирали ногами, отбивались волосяными хвостами от приставучих оводов.

Под безмятежным небом лежала страна, где десять голодных, живущих по правде, всегда накормят одиннадцатого, у которого своя правда. Человек слаб, но всегда найдёт оправдание своим слабостям. Это тоже одна из правд. Я, как никто, понимал и бабушку Катю, и атамана Пима. Теряя страну, они, как и я, теряли себя. Не трудно принять новую власть. Но как это сделать, если новая власть не принимает тебя?

Ни облачка в окоёме, ни знака тревоги…

Домой мы добрались к вечеру. Бабушка будто ждала за калиткой. Выскочила, а в глазах слёзы. И дед от порога:

– А вот и наш Сашка приехал!

Они всегда радовались моему появлению. Даже когда я просто возвращался из школы. Если и есть на свете шестое чувство, то это любовь. С уходом моих стариков она умерла. Во всяком случае, я больше её не видел. Но сейчас! Сейчас в каком-то безотчётном порыве я бросаюсь в объятия. Чуть не забыл на телеге фуфайку и свои железные прибамбасы.

Дед ушёл помогать Екатерине Пимовне. Дождавшись его возвращения, Елена Акимовна потащила меня к столу:

– Проголодался, внучок?

– А то!

Сегодня на ужин фаршированный перец. И где они его только добыли в начале июня?

– Анька вчера из Натырбова привезла, – пояснила хозяйка, нарезая скибками[50] хлеб, – из колхозной теплицы.

– Как она?

– Дык как? – Бабушка застывает, удивлённо глядя на меня. Такие вопросы я, на её памяти, не задавал. – Анька как Анька. – Она снова взялась за нож. – Умотала с утра на первый автобус. Сон ей дурной приснился. Будто она в церкве стоит, босиком и простоволосая. В той церкве ни единой иконы, а вместо купола звёзды. Не случилось бы что.

– Тако-ое, – отозвался дед.

– Вот тебе и «такое», старый дурак! – ни с того ни с сего вспыхивает Елена Акимовна. – Пашка сказала, что всё не к добру. Разрушенный храм – это к бедности, страданиям и болезни.

– Тю на тебя!

Я поперхнулся, закашлялся. Уж больно дурной сон бабушки Ани перекликался с событиями минувшего утра. Неужели дошло? Взрослые прекратили словесную пикировку и принялись в две руки колотить меня ладонями по спине.

Некоторое время все ели молча. Начинка постная: капуста, лук, помидоры и, собственно, сам перец. Подлива насыщенная, густая. Бабушка ещё не привыкла, что я теперь ем всё подряд. А может, просто захотела побаловать. Специально для меня четыре перчины набиты рисом, сдобренным мясным фаршем. Ну ещё бы, добытчик! В закрытой веранде одуряюще пахнет клубникой. На мой маломощный пай Пимовна выделила полный эмалированный тазик:

– Куда мне? С позапрошлого года варенье стоить. Лёшка не жгрёть. Я своё шелковицей выберу. Вы ж всё равно не гоните…

Отсыпала, правда, и нам с половину ведра. На завтрашний день бабушка уже запланировала вареники. Так что с утра, как проснусь, нужно будет идти за сахаром.

За чаем пошли расспросы: что ел, где спал, как себя вёл?

– Да вот подраться пришлось…

Рассказываю в подробностях о Ваське, о бабке Глафире. Что ели у них и спали. Там же собирали клубнику. О колдуне, как договаривались, молчок.

– Рубин приезжал на своём дрындулете… – Бабушка сладко зевает, хлопает ладошкой по рту. – Очень переживал, что дома тебя не застал. Обещал заглянуть завтра. – Это она о Рубене, моём будущем куме.

Украдкой гляжу на численник. Ну да, послезавтра у него день рождения. И как я забыл? Хотел, наверное, пригласить. Настроение падает до нуля.

– О-хо-хо! – снова зевает бабушка. – Умаялась нонче. Легла бы, да солнышко не велит. Схожу-ка я, дед, до Катьки. Поесть что-нибудь отнесу да помогу по хозяйству. Заодно расспрошу, к чему этот Анькин сон. А вы ж не забудьте сажок да ставни закрыть!

Это моя обязанность. Поэтому киваю, угукаю и ухожу в свою комнату. У деда свои заботы, и они не кончаются никогда. Если честно, мне тоже хочется спать. Поднялся ни свет ни заря, в дороге подрастрясло. Начхал бы на то солнце, сыграл ранний отбой, да только домашние новости не выходят из головы. Нет, нужно дождаться бабушку. Хочу собственными ушами услышать всё, что по поводу «в церкве и босиком» поведает ей Екатерина Пимовна. Ну, это ладно. А вот днюха у кума Рубена мне будто серпом по одному месту. Примерно в это же время, плюс минус один год, ходил я на его день рождения. Что гостил – что говна поел. Вернулся в слезах. До сих пор вспоминать тошно.

В прошлой жизни всё было не так. Рубен встретился мне в городе. Я выходил из кинотеатра, а он в сопровождении тёти Шуры и какой-то взрослой девчонки шёл к зубному врачу. Не помню уже, что за фильм я тогда смотрел. То ли «Неуловимых», то ли «Кавказскую пленницу».

Девчонка мне сразу не понравилась. Во-первых, стара уже для меня, а во-вторых, на кума похожа. А как может нравиться особь противоположного пола, если она похожая на пацана? Только Рубен рыжий и нос в веснушках, а у неё лицо чистое, волосы густые и непослушные. Кудрявятся на концах, спадают на плечи густым чёрным воротником. Видно, что сестра, но не родная. Была бы родная, я её знал бы.

Короче, пригласил меня будущий кум. Как обычно, в детское время, под самый обед. Не знаю, почему пригласил? Не настолько дружны мы были тогда. Может, остановился, чтобы потянуть время, хоть с кем-то поговорить, а день рождения к слову пришёлся? По глазам было видно, что страсть как не хочется ему идти к зубному врачу. И я его понимал. Бормашины были тогда с приводом, как у бабушкиной швейной машинки. Сидит стоматолог, правой ногой наяривает, а бор всё равно в дупле застревает.

Я, наверное, к Рубену и не пошёл бы, если бы не Сонька. Он долго рассказывал, кто из нашего класса будет присутствовать за столом. Назвал и её имя. Вот почему в назначенный час я был уже десять минут как счастлив. Целый квартал прошагал рядом с предметом своих воздыханий. Ждал за углом, когда она выйдет из дома.

Мамочка ты моя! Как искренне, как беззаветно любили мы Соньку – наше верховное божество! Я в неё врюхался с первого взгляда, ещё даже не зная, что это отличница. Единственный раз отразился в шоколадного цвета глазищах и остался там навсегда.

– Новенький, – сказала она, – и как же его зовут?

– Сашей его зовут, – ответила бабушка, державшая меня за руку. – Ну, пошла я. Дорогу назад найдёшь? Если что, Витя Григорьев проводит. Он по соседству живёт.