Странные занятия - Пол Ди Филиппо

Пожав плечами, я сделал вид, что собираюсь уходить.

— Нет-нет, конечно, вы правы. Я просто не подумал… Послушайте, я сейчас же открою.

Он лихорадочно нажал несколько кнопок, и дверь скользнула в стену.

Я переступил порог.

В комнате лежало распростертое нагое тело, которое я знал — изнутри и снаружи — едва ли не лучше, чем мое собственное. Ами безвольно раскинулась на кровати. Глаза у нее были закрыты, по подбородку сбегал ручеек слюны. На первый взгляд, просто спит. Но нет. Она растворилась в ею же вызванном, ею же поддерживаемом пожаре почти оргазмического удовольствия, сгорая на погребальном костре, топливом в котором служат клетки мозга, и если предаваться этому слишком долго, дело закончится смертью.

Внезапно меня захлестнули жалость и отвращение к нам обоим. Что за несчастные калеки! Как мы дошли до такого убожества? Я стараюсь затеряться в не-мыслях кактусов, Ами подсела на сжигание клеток? Как?..

Впервые я увидел Ами обнаженной еще на Земле. Она впорхнула в мою клинику биоскульптурирования воплощением капризной, страдающей ипохондрией светской дамы с уймой денег, которая может побаловать себя общим соматическим тонизированием под моими умелыми и (сейчас я это признаю) более чем готовыми руками. Я был совершенно одурачен.

Лишь позднее (когда она с успехом запутала и снабдила минами-ловушками мои способности психокинетика, от чего я едва не обезобразил раз и навсегда другую пациентку) я узнал, что она такой же клеткогляд, как и я. И не какой-нибудь там непритязательный дрессировщик клеток, нет — у нее была собственная процветающая клиника невропатологии, где лечили болезни Альцгеймера, Паркинсона и тому подобное.

Клинику она бросила после смерти сестры — смерти, которую я, предположительно, мог предотвратить.

И из мести стала преследовать меня.

Когда я вывел ее на чистую воду, последовала схватка. Больше чем схватка. Психическая битва, которая велась попеременно на территории наших тел, война, в которой оружием были сосуды и клетки, органы и кости.

До взаимного убийства мы не дошли — не из сочувствия, а по неспособности. Наши таланты были равны, и ни один не мог получить перевес.

Так мы и стояли посреди отдельной палаты Ами в моей клинике: окровавленные, контуженные, с распухшими лицами и переломанными костями. Наши умелые тела уже начали автоматически себя исцелять. Оставалось только решить проблему, что делать дальше.

Я чувствовал, что и Ами отчасти разделяет смущение, раскаяние и беспокойство, которые испытывал я. За несколько долгих минут мы прозондировали друг друга так глубоко, установили такую извращенно тесную физическую близость, что слов уже почти не осталось.

Но в конце концов Ами отыскала, что еще можно сказать.

— Я тебя, Строуд, не прощаю… но, вероятно, соглашусь помогать.

Это заявление я принял, не зная в точности, что оно означает.

Скоро я выяснил.

В ту же ночь, едва оправившись от ран, мы стали любовниками — на кровати, на которой едва не убили друг друга. Наше совокупление (только так я могу назвать животность этого импульсивного акта) явилось продолжением предыдущей схватки, только перенесенным в другую плоскость.

В то время у меня была другая подруга, учительница по имени Дженни. Я считал ее самой сексуальной, самой красивой женщиной на свете.

После той ночи она уже ничего для меня не значила.

Ничто не сравнится с сексом с собратом-клеткоглядом. Все время учебы в Бэннекеровском Институте я этого избегал — из нервозного страха допустить в свое тело психокинетика, а еще потому, что видел в однокашниках конкурентов, а не друзей. После учебы… Ну, клеткогляды сравнительно редки, и у меня было не так много случайных знакомых среди мне подобных. Я даже представить себе не мог остроту и интенсивность ощущений оттого, что внутри меня свободно разгуливает мой партнер, пока мы занимаемся любовью в традиционном смысле. Вообразите себе, что призрачные зонды отворачивают краны вожделения, подбрасывают уголь в биологические топки…

Разумеется, не помешало и то, что внешне Ами была очень красива: высокая, сильная женщина, напряженная, как трос на перекинувшемся через пролив Беринговом мосту.

После той ночи события стали развиваться слишком быстро, алогично, подгоняемые сильными эмоциями…

Я порвал с Дженни. Расставание было нелегким и горьким. Ами стала партнером в моей клинике, потом переехала ко мне. Несколько месяцев она вполне удовлетворялась перекраиванием лиц и тел, пока мы вместе выдаивали из тщеславных богачей их незаслуженные доллары. Потом ее обуяла алчность, и она измыслила невероятную аферу. Я выслушал настороженно. Помнится, я еще подумал, что психическая травма из-за смерти сестры и ее планы мести, от которых пришлось отказаться, начисто стерли любой альтруизм и профессиональную этику, какие у нее когда-то имелись.

А поскольку у меня их никогда не было и я был безнадежно одержим Ами, я согласился на ее предложение.

Мы выждали, чтобы совершенная жертва пришла к нам сама, — чтобы избежать подозрений в дальнейшем. Жертва явилась в облике миллиардера с несколькими патентами в области сверхпроводников для внутренних помещений. Этот похожий на обрюзгшего боксера «в весе курицы» субъект подыскивал себе новую внешность. За несколько месяцев мы ему ее дали. Вместе с отставленной по времени эмболией. Но перед фатальным приступом, который случился через несколько недель после того, как он выписался из клиники, мы позаботились заполучить часть его состояния. Вызвав к себе в палату своего поверенного, он сделал большое пожертвование в фонд нашего имени — на том совершенно убедительном основании, что, дескать, на него большое впечатление произвели наши старания нести в мир красоту. Хотя глаза у него были открыты, а губы шевелились, все время переговоров он пребывал без сознания. Тактично держа руку у него на плече, Ами, как кукловод, манипулировала его голосовыми связками. Очнувшись, он ничего о случившемся не помнил.

В день смерти миллиардера, который так и не узнал о своем недобровольном пожертвовании и не попытался забрать его назад, мы у себя дома праздновали победу — и тут явилась полиция. Подозрительные родственники потребовали аутопсии с участием клеткогляда: это был единственный способ засечь наше вмешательство.

Суд прошел быстро. Мы все равно не могли бы выстроить хоть сколько-нибудь крепкую защиту. Прокурор требовал для каждого из нас по два последовательных срока в девяносто девять лет, и, учитывая наш превосходный гомеостаз, мы их скорее всего отсидели бы.

В этот момент вмешалась Американская медицинская ассоциация. Им невыносима была сама мысль о том, что все это время два дипломированных клеткогляда будут прохлаждаться в тюрьме. Каждые пять лет в средствах массовой информации станут всплывать репортажи «а помните?»… Тень на всю профессию… Поэтому они начали закулисные переговоры о «более снисходительном» приговоре, который убрал бы нас подальше с глаз долой и создал видимость того, что мы твердо решили заслужить прощение.