Пленники Амальгамы - Владимир Михайлович Шпаков

тоже согласна отправиться вместе со всеми, и Яша не возражает, только алкоголичка скептически усмехается: да где, мол, эта страна?! Кто ее видел?! Меня лечили и там и там, а толку ноль!

И тут я, ведомая капитаном моего мозга, говорю:

– Я знаю, где вход в ту страну!

– И где же? – продолжает усмехаться Дарья.

– Уйти можно через зеркало. А у кого тут имеется зеркало? У Сюзанны! Через это окошко и ускользнем!

Мысль настолько очевидна, что я даже смеюсь. «Понимаешь, глупая ты Дарья?! Через зер-ка-ло! Под музыку Штра-у-са!»

Итак, коллектив в сборе, можно отправляться к Сюзанне. А та забаррикадировалась и не пускает! Вообще-то тут палаты без замков, запрещено распорядком, поэтому возникает законная тревога. «А ну-ка, Гриша с Мишей, навались! А вы, Богдан и Яша, чего сачкуете? Может, с нашей Сюзанной что случилось!»

Спустя минуту образуется щель, она все шире, и вот мы внутри. Наискосок стоит кровать (похоже, ею подпирали дверь), а на подоконнике, уткнув лицо в ладони, сидит Сюзанна. «Что с тобой, родная?! Ты плачешь?! Не надо плакать, все будет хорошо! Да, ты не совсем безумна, ты всего лишь пограничница, но, если хочешь – пойдем вместе с нами! Где твое зеркало? Где выход в другой, солнечный и прекрасный мир?!»

– Я не должна была… – слышим сквозь всхлипы. – Не должна была этого делать!

Внезапно на пороге возникает усатый санитар (давненько его не видела, наверное, в отпуске был), он вздымает над головой обмякшее желто-синее тельце.

– Кто это сделал?! – раздается грозный голос. – Я спрашиваю: кто задушил попугая?!

Мы дружно утверждаем: «Знать не знаем!» А нам суют мертвого ара в лицо, и глаза санитара злые-презлые, кажется, он сейчас сам всех передушит.

– Почему мебель не на месте?! Что вообще происходит?!

Следом в комнату втискивается медсестра, что водила меня на поводке.

– Да они таблетки пить перестали! Да-да, сама видела, как в карманы прячут! Проверь-ка их!

Санитар начинает всех обыскивать, лезет в карман под молнией и извлекает оттуда кучу разноцветных кругляков. Сердце обрывается – не удался побег! Ищу глазами зеркало, но вижу лишь рыдающую Сюзанну и растерянных сотоварищей, что вываливают из карманов препараты. Всех разводят по палатам, мне колют какой-то укол, после чего отключаюсь до утра.

На следующий день Сюзанну вызывает главврач. Выйдя из кабинета, та быстрым шагом направляется в палату; спешу следом и вижу: запихивает вещи в баул.

– Сюзанна, что случилось?!

– Они родне позвонили, – кусает та губы, – переводите, сказали, в государственную клинику, диагноз мы обеспечим! Сволочи, бляди!

Былой задор улетучился, голова гудит, видно, хорошую дозу вкололи. Я уже не хочу никуда убегать, хочу только, чтобы Сюзанна осталась. Совсем никого рядом, вот и Зина ушла, но ей хорошо, она может к кому-то из мужей пристроиться – хоть один-то окажется человеком! А я к кому пристроюсь? Нет у меня друзей, мужа тоже нет, есть только изможденная и измученная Катя, которой я надоела, как горькая редька!

Пока вываливаю свои жалобы, Сюзанна заканчивает сборы и присаживается на кровать.

– Ты про какую Зину говоришь? Про Мансурову?

– Ага.

– Нет у нее никаких мужей. И не было никогда. Мансурова – ее девичья фамилия.

– Откуда ты знаешь?!

– Персонал рассказал. Это ее мечты – навыдумывала себе несколько браков; пусть неудачных, зато хоть какая-то жизнь…

Вздохнув, она встает.

– Вы тут все одинокие… Только победить ваше одиночество я не в силах. Прости меня, Майка. Заигралась я, пора прекращать эти развлечения и как-то с жизнью справляться…

В тот день я опять вижу за окном красивую и холодную женщину. В черном пальто, она кружится по запорошенному снегом корту, поднимая в воздух невесомые ледяные блестки…

* * *

В переполненной таблетнице – натуральный винегрет из препаратов. Названия не запоминаю, просто глотаю в присутствии санитара, что внимательно наблюдает да еще заставляет открыть рот. «Проглотила? Теперь повернулась на правый бок и – спать!» Делаю, что требуют, благо сон мертвецкий, без сновидений. Раньше такие яркие сны видела – прямо блокбастеры! – а сейчас будто в могилу проваливаюсь, делаюсь трупом. Выползать из могилы трудно, да и не хочется, если честно. Но надо, поскольку на пороге санитар (санитарка, медсестра), что призывает на обед или ужин. И тут хочешь не хочешь, а поднимаешься, ведь аппетит – зверский! Раньше я к еде с прохладцей, ее буквально запихивали в меня, теперь же в три горла жру, наверное, таблеточный винегрет способствует. Эдуард Борисович хвалит меня, да еще ставит Тае в пример: вот, мол, погляди! Будешь так же уплетать – анорексия сразу уйдет! Но та мрачно сидит над тарелкой, потом отодвигает в сторону.

– Тогда капельницы! – разводит руками главврач. – Я обещал твоим родителям поддерживать организм, извини!

Странно, меня совершенно не волнует, что происходит с нашей моделью. Вроде совсем недавно были вместе, строили планы, даже побег вроде задумали. Но вспоминается это как некий мультик, в котором действуют нарисованные человечки. Куда сбегать? А главное – зачем? Следует набить живот, потом добрести до кровати и, накрывшись синтепоном, опять превратиться в труп. То, что зеленый уголок закрыли, меня тоже мало волнует. Не надо музыки; и попугаев не надо; и отстаньте со своими вопросами – кто его задушил?! Помню, нас по очереди к Эдуарду Борисовичу вызывали, и тот допытывался: «Это ты? Нет? Тогда скажи – кто!»

– Не знаю… – мотала я головой. – Чего вы спрашиваете, там же камера висит!

– Завесили камеру… – вздыхал главврач. – Вроде больные, а когда надо – голова работает!

У кого как: моя голова, например, работает со скрипом, привыкая к новой химии (прежняя оказалась не ах). Типа вытачивали под меня костыли, вытачивали – да не выточили; теперь вот соорудили новые. Как, подходят? Да вроде ковыляю помаленьку, спасибо! А как ощущения? Ой, все по-другому! Раньше был ледяной кокон, белая стерильность, теперь же меня будто в бетон закатали, как показывали в каком-то бандитском кино. В моем случае, правда, в бетон закатали не тело, а душу, и моя задача – научиться жить внутри бетонного саркофага: мыслить, рассуждать, принимать решения.

И у меня, скажу с гордостью, начинает получаться. Мой Капитан окончательно похоронен, его зашили в холщовый мешок, привязали к ногам колосник и скинули в океан. Не помню точных слов песни, что звучала за семейным столом в какой-то другой жизни, но картинка нравится: мешок плюхается в воду и – камнем на дно. Прощай, дружище, ты скрашивал мои невеселые дни, хотя и гадостей наделал немало. Теперь я сама по себе, мои X и Y вроде ладят и уже