Сотворение света - Виктория Шваб

Слуга принес буханку хлеба, бутыль кааша, стопку тонких сигар. Даже став королем, Ворт держался старых привычек.

Он взял тугой бумажный рулончик, и Холланд, щелкнув пальцами, протянул язычок пламени.

Ворт откинулся на спинку и посмотрел на горящий кончик.

– Почему ты не захотел стать королем?

– Наверное, высокомерия не хватило.

– Пожалуй, ты мудрее меня, – усмехнулся он и с наслаждением затянулся. – Сдается мне, трон любого превращает в тирана.

Он выдохнул дым и закашлялся.

Холланд нахмурился. Король курил по десять раз на дню и никогда еще не страдал от этого.

– Что с тобой?

Ворт отмахнулся от вопроса, подался вперед, чтобы налить себе бокал, но слишком сильно оперся о край стола и опрокинул его. Фишки рассыпались по полу.

– Ворталис!

Король цеплялся руками за грудь. Его раздирал кашель. Холланд склонился над ним. Рядом на полу догорала сигара. Ворт попытался заговорить, но на губах выступила лишь кровь.

– Кажт, – выругался Холланд и резанул по ладони осколком стекла. Выступила кровь. Он рванул на Ворте тунику, прижал ладонь к груди короля и повелел исцелиться.

Но яд действовал слишком быстро, и сердце короля уже еле билось. Чары не помогли.

– Держись, Ворт… – Холланд провел ладонями над вздымавшейся грудью друга и ощутил в крови яд. Это был вовсе и не яд, а сотни крохотных иголочек из заговоренного металла. Они рвали короля изнутри. Как бы Холланд ни спешил залечить раны, иголочки действовали проворнее.

– Не покидай меня, – приказал антари и, напрягая все силы, стал извлекать иголки. На теле Ворта выступил сначала пот, потом кровь – железные иглы разрывали вены, и мускулы, и плоть, а потом взмывали багрово-красным туманом над грудью короля.

– Ас танас, – приказал Холланд и сжал кулак. Иголки потянулись друг к другу и слились сначала в ком, потом в единый слиток с начертанным на нем проклятием.

Но было поздно.

Он не успел.

Под заговоренной сталью, под руками Холланда король затих. Кровь заливала его грудь, испещрила бороду, блестела в распахнутых пустых глазах.

Рос Ворталис был мертв.

Холланд встал, пошатываясь. Заколдованная сталь выскользнула из пальцев и упала среди рассыпанных фишек для оста. Не укатилась, а с тихим всплеском замерла в луже крови. Крови, которая уже багровела на ладонях Холланда.

– Стража, – тихо позвал он, потом, чего за ним никогда не водилось, повысил голос: – Стража!

В покоях, во всем замке стояла тишина, какой не бывало.

Холланд окликнул еще раз, но никто не пришел на зов. В глубине души он знал, что откликаться уже некому, но его захлестывали ужас и горе. Он заставил себя встать, отошел от тела Ворта, обнажил меч, который его король – его друг – вручил ему в тот день, когда они стояли на балконе, в день, когда Ворталис стал Зимним королем, а Холланд стал его рыцарем. Холланд оставил короля и выбежал за дверь, в замок, окутанный зловещей тишиной.

Он снова позвал стражу, но их, конечно, давно не было в живых.

Коридоры были пусты. Мертвые стражники лежали, уткнувшись в столы, привалившись к стенам, и во всем мире осталось лишь тихий стук капель крови и вина, падавших на блеклые каменные плиты. Должно быть, все произошло в считаные минуты. В секунды. За время, которого хватит, чтобы зажечь сигарету, затянуться и выпустить облако отравленного дыма.

Холланд не заметил рун, начертанных на полу. Не ощутил, как время замедлилось. Ничего не понял, пока не пересек магическую черту, за которой тело увязло, будто воздух внезапно стал густым, как вода.

И где-то в гулких глубинах замка послышался смех.

Совсем не так смеялась Талья, совсем не так смеялся Ворт. В этом смехе не было ни веселья, ни тепла. Он был холоден и остер, как осколок стекла.

– Смотри, Атос, – произнес чей-то голос, – в мою сеть попалась добыча.

Холланд с трудом обернулся на звук, но сзади уже просвистел нож. Зазубренное лезвие глубоко вонзилось в бедро. Вспыхнула ослепительная боль, и он упал на одно колено.

На краю поля зрения танцующим шагом появилась женщина. Белая кожа. Белые волосы. Глаза как льдинки.

– Привет, красавчик, – пропела она и крутанула нож в ране. Холланд завопил. Его крик вдребезги разнес зловещую тишину замка и оборвался вспышкой серебра, лезвием боли. Вокруг шеи обвился кнут. Стиснул горло, лишил воздуха, лишил всего. Рывок – и Холланд рухнул ничком. Он не мог дышать, не мог говорить, не мог отдать приказание крови, растекавшейся по полу.

– Ага, – послышался другой голос, мужской. – Знаменитый Холланд. – Подошел еще один белый силуэт. В руках он сжимал рукоять кнута. – Я так надеялся, что ты останешься жив.

Силуэт остановился на краю заколдованного круга и опустился рядом с лежащим Холландом. Вблизи стало видно, что кожа и волосы у него такие же белые, как у женщины, глаза такие же льдисто-голубые.

– Ну, – медленно улыбнулся мучитель, – и что нам с тобой делать?

* * *

Алокс погиб.

Погибла Талья.

Погиб Ворталис.

А Холланд остался жив.

Он висел, прикованный к металлической раме. Тело пылало в лихорадке, под ногами на каменном полу скопилась целая лужа крови.

С помощью этой крови он мог бы сотворить тысячи заклинаний, но рот не открывался. Голова была зажата в тисках, зубы стиснуты и он не мог произнести ни слова – только стонать и всхлипывать от боли.

Перед глазами расплывался Атос Дан – голубые глаза, изогнутые губы, под которыми, как рыба под коркой льда, блуждает улыбка.

– Я хочу услышать твой голос, Холланд, – сказал он, вонзая нож. – Спой мне. – Клинок вошел еще глубже, коснулся нервов, разрезал сухожилия, проскользнул между костей.

Холланд затрясся от боли, но не закричал. Не закричал ни разу. В нем брезжила едва ощутимая надежда, что, если он не уступит, Атос наконец сдастся и просто прикончит его.

Умирать он не хотел. Поначалу. В первые несколько часов и даже дней он сопротивлялся, но потом железная рама впилась в тело, лужа крови стала такой большой, что он увидел в ней свое отражение, боль окутала его толстым одеялом, замутила разум, лишенный еды и сна.

– Жаль, – произнес Атос, не услышав от Холланда ни звука. Подошел к столу, на котором, среди прочих чудовищных приспособлений, стояла чернильница, и окунул в нее окровавленный нож. Красная от крови сталь окрасилась черным.

Холланд затрепетал. Чернила и кровь – так накладываются проклятия. Атос вернулся к нему, положил руку ему на ребра, явно наслаждаясь прерывистым дыханием, прерывистым стуком сердца, малейшими признаками ужаса.