Холоднее льда - Чарльз Шеффилд

Отслеживая свое изложение материала, Свами Савачарья был им разочарован. Оно представлялось слишком рассудочным, слишком похожим на взаимодействие в Сети Головоломок. Ему хотелось быть грубым и прямым, чтобы вывести Солнечного Короля из его легендарного равновесия. А потому Сова испытал изумление и облегчение, когда Мобилиус отбросил волосы со лба, подался вперед и небрежно произнес:

— Ладно, я сам вас спрошу. Кто этот тайный союзник?

Сова испустил долгий вздох.

— Это директор Европейского научно-исследовательского центра: доктор Хильда Брандт.

Легкий кивок Мобилиуса должен был бы наполнить Свами Савачарью восторгом. Итак, его смелое предположение, выдвинутое на основе скудных клочков информации и массы смутных догадок, подтвердилось. Однако именно в этот момент успеха тревоги, заставившие его вызвать сюда Сайруса Мобилиуса, вернулись обратно. Сова вдруг понял, что уже гонит дальше, в спешке нарушая все правила игры.

— Хильда Брандт была вашим «инсайдером» в движении «Наружу» — хотя вы знали ее задолго до того, как эта организация приобрела для вас значимость. Я подозреваю, что вы понимаете Хильду Брандт лучше всех остальных в системе Юпитера. Надеюсь, так оно и есть, ибо я рассчитываю задать вам два жизненно важных вопроса. Во время нашей последней встречи вы сказали, что скоро появится доказательство того, что европейские аборигенные формы жизни не являются подлинными. Я должен знать, будет ли отрицание их аборигенности представлено доктором Джоном Перри, который обследовал Европейский океан именно с целью подтверждения существования подобных форм жизни? И еще одно: будут ли эти негативные заключения представлены Джоном Перри непосредственно Хильде Брандт?

Мобилиус воззрился на него, похоже, наконец-то выведенный из равновесия — но не так далеко, как сам Сова, который вдруг почувствовал, что дрожит. Он стыдился своих эмоций и потери объективности.

— Предположим, что ответы на оба ваших вопроса утвердительные. И что?

— А вот что, — Сова вытащил из-под своей мантии листок с перечнем звонков, которые он сделал за прошедший день. — Чтобы подтвердить некоторые свои мысли и подозрения, я снова и снова пытался дозвониться до Джона Перри. И добрую дюжину раз мне это не удалось. Причем обратите внимание на неизменный ответ: база «Гора Арарат» признает, что Джон Перри и Вильса Шир находятся на Европе, однако настаивает, что они «недоступны для общения». Сама Европа переведена в режим изоляции. «Гора Арарат» никоим образом не позволит мне связаться с Перри и Шир.

— Ну и что? Они наверняка в погружаемом аппарате — рыщут там по округе.

— Тогда почему мне не предоставили этой информации? Однако безотносительно к тому, где они сейчас, я считаю, что они могут находиться в ужасной опасности.

— Не понимаю, почему. Они уже там бывали. Они оба опытные пилоты.

— Опасность исходит не от спутника и не от океана. Она исходит от Хильды Брандт.

— Чушь. Я знаю Хильду… да вы же сами утверждаете, что я знаю ее лучше любого другого в системе Юпитера.

— Это верно. И все же я думаю, что вы, может статься, не до конца ее знаете. Она сложная личность.

— Как и всякий достойный человек.

— Я имею в виду — необычайно сложная. Еще сложнее вас… или меня. И гораздо более опасная. Хотел бы я иметь возможность доказать вам, насколько она опасна.

— А, ерунда. — Мобилиус встал из кресла и направился к коммуникационному центру Совиной Пещеры. — Дайте мне быструю линию, и я улажу все это за минуту. Камилла Гамильтон тоже по-прежнему на «Горе Арарат», и у Дэвида с ней открытая связь. Я в точности выясню, где сейчас Джон Перри и Вильса Шир, а также что происходит на Европе.

— Вы предлагаете позвонить Дэвиду Ламмерману? — Сова тоже встал из кресла и прошлепал по коридору, чтобы встать под боком у Мобилиуса.

— Да, и прямо сейчас.

— Вам требуется его помощь?

— Конечно, — Мобилиус уже набирал коды доступа. — Я скажу ему по-быстрому с этим разобраться. При необходимости я велю ему лететь прямиком на Европу и позвонить нам оттуда.

— Тогда позвольте мне вмешаться в этот процесс там, где я имею право это сделать, — Свами Савачарья положил руку на пульт рядом с ладонью Мобилиуса, предотвращая завершение запроса. Так близко к физическому контакту с кем-либо Сова уже многие годы не подходил, и это было далеко за пределами его уровня комфорта. Заставляя себя держать руку на месте, он продолжил: — Вы попросили меня отыскать вашего врага в системе Юпитера. Исследуя этот вопрос, я, разумеется, изучил многих людей и просмотрел много личных досье. Включая досье Дэвида Ламмермана.

Мобилиус так резко отдернул руку от пульта, как будто его током ударило.

— Вы изучали Дэвида? Вы подумали, что Дэвид…

— Я изучал всех. И узнал многое о личных взаимоотношениях, которые меня не касаются. Но они должны касаться вас.

— И вы говорите мне, что Дэвид… нет, не могу в это поверить. — Сайрус Мобилиус вдруг показался больным, а лицо его словно бы состарилось лет на пятнадцать. — Не могу поверить…

— Что он ваш враг и что он вас предаст? — Сову переполняли противоречивые чувства. Он оказался лицом к лицу с откровенным горем, причем в такой ситуации, каких он всю жизнь стремился избегать. Ему следовало отступить и остаться холодным. Или по крайней мере использовать недоумение Мобилиуса в собственных целях. Эмоция представляла собой ту слабость, которую следовало эксплуатировать.

Если не считать того, что стоящий перед ним со склоненной головой человек в каком-то странном, но вполне реальном смысле был лучшим другом Свами Савачарьи… Что за нелепая мысль! Они вели рыцарский поединок в Сети Головоломок со времен юности Савачарьи: Торквемада и Мегахиропс, Мегахиропс против Торквемады. Сознавая, что они на голову и плечи выше всех остальных, они всегда помнили друг о друге, зная, что только друг другу они достойные соперники. Двадцать лет они провели в схватках и всевозможных вызовах, изобретая особые проблемы, адресованные одной-единственной далекой и незримой персоне. Самые дьявольские свои головоломки Сова изобрел с одним лишь Торквемадой на уме.

Дружба? Разве подобный интеллектуальный контакт не означал нечто большее, нежели чувственные контакты, безмозглое товарищество или пьянящее соперничество, которые большая часть человечества вынуждена была описывать как дружбу? И разве подобная высшая форма дружбы не налагала своих особых обязанностей и ограничений?

Сова снова вздохнул, но на сей раз уже по поводу предрешенного исхода.

— Прошу прощения. Вы меня не так поняли. Дэвид Ламмерман вам не враг, хотя многие бы сказали, что у него более чем достаточно причин таковым являться. Скажите мне, Сайрус Мобилиус, вы… — тут Сове пришлось вытолкнуть из себя чуждое ему слово, — любите своего сына?

— Люблю ли я… — Мобилиус откашлялся. — Бог мой, да ведь Дэвид мой единственный ребенок. Мы столько лет так мало друг с другом виделись, но вовсе не потому, что мне так хотелось. Конечно, я его люблю. Я бы ему все отдал. Но он меня избегает.