Вожделение - Майя Бэнкс

— Держи. Переоденься и укладывайся. Я сейчас приготовлю горячий суп и поищу лекарства. Ты вся пылаешь.

Ей было трудно даже переодеться. Миа легла с краю, измученная и мечтающая об одном: укрыться с головой.

Через секунду Гейб именно это и сделал. Укрыл ее, подоткнув одеяло со всех сторон. Он поцеловал Миа в лоб, и та закрыла глаза, наслаждаясь его поцелуем. Но Гейб не задержался — только поправил подушки, чтобы она могла есть сидя, и снова исчез.

Вскоре он принес ей суп и два пузырька. Он поставил тарелку на ночной столик, потом высыпал таблетки себе на ладонь И, отвинтив пробку другого флакона, налил в мерный стаканчик микстуру.

Заставив ее проглотить то и другое, Гейб подал ей тарелку.

— Давно болеешь? — спросил он мрачно.

Впервые за все это время Миа взглянула на него как следует. Увиденное ее потрясло. Он выглядел не лучше ее. Круги под глазами, новые морщины на лбу и висках. Гейб выглядел… уставшим. Изможденным. Выжатым как лимон.

Неужели из-за нее?

— Со вчерашнего дня, — отозвалась Миа. — Сама не понимаю, что со мной. Я очень устала за эту неделю. Слишком много всего свалилось.

Лицо Гейба потемнело, и взгляд стал виноватым.

— Допей бульон. Лекарство скоро подействует, а потом тебе надо поспать.

— Не уходи, — прошептала она, видя, что Гейб встает с кровати. — Пожалуйста. Не сегодня. Не уходи.

Он повернулся. Теперь в его глазах стояло глубокое раскаяние.

— Я не уйду, Миа. На сей раз — нет.

Она допила бульон. Гейб забрал у нее тарелку и унес на кухню. Миа натянула одеяло до подбородка, но озноб не проходил. Даже суп ее не согрел.

Веки тяжелели, и Миа держала глаза открытыми из последних сил. Спустя какое-то время кровать скрипнула. К удивлению Миа, Гейб лег рядом и крепко обнял ее.

— А теперь спи, — прошептал он. — Я останусь. Вдруг тебе что-то понадобится. Я просто хочу, чтобы ты поскорее поправилась.

Забыв обо всем, кроме того, что она снова лежит в его объятиях, Миа прижалась к нему и расслабилась, позволяя теплу его тела перетекать к ней в жилы.

Гейб был лучшим лекарством, панацеей от любых бед.

Миа вздохнула, закрыла глаза и сдалась перед сладостным искушением.

* * *

Наутро она проснулась в одиночестве. Ее мучил вопрос: не привиделось ли вчерашнее в горячечном сне? Может быть, она все это только вообразила? Но когда Миа перевернулась на бок и прижалась щекой к подушке, на которой спал Гейб, ей на глаза попалась записка.

Прими лекарство. Джейс сегодня заедет тебя проведать. Отдыхай и поправляйся.

С любовью, Гейб.

Рядом с запиской лежали таблетки ибупрофена, а на ночном столике Гейб заботливо оставил стаканчик с микстурой.

Миа села и наморщила лоб. Она не ожидала, что Гейб уйдет. Он же был так… настойчив.

Озноб вернулся. Миа потянулась за микстурой, залпом проглотила и запила водой, которую тоже приготовил Гейб. Потом она снова опустила голову на подушку, хранившую запах Гейба.

Миа закрыла глаза. Да, аромат остался. Она чувствовала тепло Гейба. Ей не хватало его.

Неужели ее гордость стоила того, чтобы оба они страдали? Неужели он действительно любит ее и просит дать ему еще один шанс?

На это указывало решительно все, но Миа боялась поверить Гейбу и дать ему шанс после того, как он отказался от борьбы за нее.

* * *

Приехав к Джейсу, Гейб нажал кнопку домофона. Джейс вскоре ответил, и Гейб, опережая его вопросы, торопливо произнес:

— Джейс, это я. Я в твоем доме, стою внизу. Это касается Миа.

Лифт вознес Гейба на последний этаж, где Джейс занимал пентхаус.

— Что случилось? — спросил Джейс, ждавший его на площадке.

Гейб шагнул в квартиру. Пальто он не снял, поскольку задерживаться не собирался. Его ждало множество дел, и он должен был управиться за выходные.

— Миа заболела, — без обиняков начал Гейб. — Вчера я встретил ее возле дома. Какой-то придурок ее толкнул. Она упала и не могла встать. Она вся горела. У нее даже не было сил дойти до квартиры.

— Черт! Говорил же ей, что надо теплее одеваться. Как она сейчас?

Гейб поднял руку, призывая его к молчанию:

— Я отнес ее в дом. Накормил, дал лекарство. Остался на ночь, а утром ушел. Обещал в записке, что ты заедешь днем.

Джейс стал еще мрачнее.

— И ты не остался с ней? Гейб, ты из кожи вон лезешь, чтобы ее вернуть, и вот тебе улыбается случай — она не выставляет тебя, а ты бросаешь ее больную одну в квартире.

— Я сильно давил на нее раньше, — вздохнул Гейб. — Она надорвалась и заболела отчасти из-за меня. Я не хочу ее добивать. Если она вернется ко мне, то в здравом рассудке, поэтому я отступаю. Пусть отдохнет и поправится. Оторви свою задницу и поезжай к ней. Мне очень нужно, чтобы к понедельнику она была здорова, потому что я поползу к ней на коленях, как она сказала.

— Что? — изумился Джейс.

Гейб пригладил волосы.

— Я куплю кольцо и устрою за выходные все остальное. От тебя требуется одно: доставь Миа в понедельник вечером к елке перед Рокфеллеровским центром. Только не подведи. Если не сможет идти, принеси на руках, мне плевать. Это уже твоя забота.

Выходные Миа провела в обществе Джейса — вернее, это он провел их с нею. Эш бегал туда-сюда за едой и вообще суетился. Они принесли фильмы и гоняли их, пока Миа не сморил болезненный сон.

К утру понедельника ей стало лучше, но не настолько, чтобы идти на работу, и она сообщила Луизе и Грегу, что не придет.

Джейс с Эшем отправились в офис, но вечером обещали вернуться, благо запланировали нечто особенное. На все расспросы Миа они отвечали коротко: «Сюрприз».

Но Гейб как сквозь землю провалился. Ни цветов, ни подарков — мертвая тишина. Миа нервничала и сомневалась в правильности решений на его счет.

Ей не хватило духу признаться Джейсу, что она не готова к его сюрпризам. Они с Эшем возились с нею два дня, выполняя любые капризы.

Что бы они ни задумали, она соберется и примет это с благодарностью и постарается побольше улыбаться. Джейс велел ей одеться потеплее, и оставалось только гадать, что такое они затевали на свежем воздухе.

Как хорошо, что жар отступил, иначе ей стало бы холодно от одной мысли об этом.

Днем Миа приняла душ и сделала все, чтобы не выглядеть как с похмелья. Но косметика не всесильна…

В шесть приехали Джейс с Эшем. Глаза у них коварно блестели, и Миа мысленно застонала, ибо если дело, явно недоброе, касалось ее, то ей оставалось пасть жертвой их выдумок.