Дорога запустения - Йен Макдональд

– Привет, парни. Развлекаетесь?

М-р Иерихон услышал голос в своем ухофоне и ответил:

– Персея! Дорогая! Здесь Джим Иерихон. Прошу не откладывая атаковать противника, окопавшегося вокруг термоядерного реактора Стальтауна.

– Принято.

– Только, Персея, будь осторожна, реальность сильно сдвинулась.

– Уж я-то знаю.

– И еще, Персея…

– Да? – Если ничто не сработает – и только если ничто не сработает – и мы не прорвемся, уничтожь токамак.

– Это будет…

– Термоядерный взрыв. Да – Принято. Ну… пое… ха…

Скоростная стрельба с позиций вокруг токамака по-прежнему швыряла Джима Иерихона туда-сюда гандбольным мячом, когда над трубами с надсадным гудением пронесся пилотажный самолет «Ямагути и Джонс». Накрыльные тахионные бластеры плеснули огнем, что-то взорвалось, м-р Иерихон испугался, что она все-таки уничтожила токамак, но тут Персея Голодранина взмыла в небо прочь от преследовавших ее крылатых фигур с ятаганами. М-р Иерихон сбросил защитный купол и схватился за опору. Раджандра Дас решил поступить так же; когда он дрейфовал мимо, м-р Иерихон вцепился в его воротник.

От защитников города не осталось ни куска плоти, ни обрывка ткани. Машинный зал был пуст, не считая только песни токамака.

– Как-то мне от него не по себе, – сказал Раджандра Дас, возлагая грубые руки на пульт.

– Я думал, вы такие видели.

– Токамаки в локомотивах. Это другое.

– Вы только теперь об этом говорите?

– Вот, м-р Дамантовы Практики, вы его и отключите.

– Я не знаю, как к нему подступиться.

Воздух разодрали далекие взрывы. Заскрежетала и застонала сталь, машинный зал потрясла железная поступь боемашин. Пальцы Раджандры Даса порхнули к светящимся кнопкам, потом застыли.

– Что случится, когда мы отключим питание?

– Я точно не уверен…

– Не уверены? Не уверены?.. – восклицание Раджандры Даса отразилось от металлических стен.

– Теоретически эта реальность должна отскочить обратно к консенсусной.

– Теоретически.

– Теоретически.

– Маловато времени, чтоб рассуждать теоретически. – Пальцы Раджандры Даса затанцевали на пульте. Ничего не произошло. Пальцы вновь пустились в пляс. Ничего не произошло. И в третий раз Раджандра Дас заиграл на пульте, как на церковном органе, и в третий раз ничего не произошло.

– Что-то не так?

– Я ничего не могу! Давно этого не делал. Забыл, как.

– Дайте-ка я посмотрю.

Раджандра Дас отогнал м-ра Иерихона от пульта стволом П-индуктора. Промямлил что-то извинительное и опустошил оружие, расстреляв пульт в упор. Они неуклюже отпрянули от взрыва, их ослепили искры и замкнувшая проводка. Обычно тихое жужжание токамака переросло в визг, вой, яростный рев. Раджандра Дас рухнул на колени, умоляя божественные силы простить его за бродяжью жизнь, когда всеуничтожающий термоядерный крик вдруг смолк. В тот же миг оба ощутили, что они сами, машинный зал, Стальтаун, весь мир вывернулись наизнанку и еще раз наизнанку. С громовым раскатом вхлынула реальность, и временаматыватель схлопнулся, утаскивая пятиуровневый центр контроля над временем Арни Тенебрии и всех, кто в нем находился, в никогдашность.

Стена времени взорвалась вовне. Пловцы в невесомости вывалились из воздуха; киты, ангелы и гитаристы исчезли, кипящий дождь унесло пылающим ветром. После времеизвержения все часы остановились и с тех пор уже не ходили, несмотря на попытки их переупрямить, предпринятые последующими поколениями за много километров от дня бури времени.

После бури времени м-р Иерихон покинул зал с мертвым токамаком и теоретически понял, что теоретически он прав лишь частично. Добрую четверть Стальтауна будто отсекли ножом дивной остроты; там, где были трубы и опоры, простираются до горизонта красные скалы. Ограда Кристальных Ферротропов прорвана несообразными массивами девственных дюн, бананово-зелеными оазисами, ноздреватостями расплавленных стеклянных кратеров. Раджандра Дас шел рядом с другом; возвращаясь на Дорогу Запустения, они шагали по фантастическому пейзажу мимо аномалий и курьезов. Улицы обрываются в пустыне и закопаны в барханы; поезда стоят посреди огородов, дома – в озерах. Один рельс вдруг обрывается на крошечном, но цветущем участке джунглей, весь новострой за железнодорожным полотном превращен в прежнюю голую Высокую Равнину.

Улицы стали заполняться лицами. Ошарашенные засосавшей Дорогу Запустения алхимией, люди искали потерянные во времени дома и семьи. Они не знали, да и не могли знать, что когда деформировавшая реальность мощь временаматывателя сошла на нет, все фантомные географии Дорог Запустения, которые могли бы случиться, осели, смешались и затвердели, как только м-р Иерихон и Раджандра Дас закрыли дверь Панплазмической Всевселенной.

Брешь заделана; битва окончена. Выжившие оценивают степени победы. В минуты бури была рассоздана целая треть Парламентарского Легиона Марьи Кинсаны: эти люди вернулись к задачам, занятиям и жизням, которые могли бы быть, не соблазни их барабан вербовщика. Те, кого не отбросило в инокогдатость, понесли незначительные потери. Защитники города из Армии Всея Земли в основном уничтожены. Потери – семьдесят процентов; вся командная структура обезглавлена в ходе непонятного происшествия в тщательно охраняемом опорном пункте под Стальтауном; Шэннон Йсангани капитулировала, передала останки армии генералу Эмилиано Мёрфи и плакала слезами радостного смеха, когда ее товарищей увозили в лагеря для военнопленных на краю пустыни.

– Мы проиграли! – смеялась она, и слезы бежали по ее лицу. – Проиграли! Проиграли!

Армии Всея Земли более не существовало.

За два часа до сумерек пилотажный самолет «Ямагути и Джонс» GF666Z с двойным винтом зашел на посадку по ту сторону путей. Единственную выжившую из Летающего Цирка Голодраниной пронесли на плечах по улицам друзья, любившие ее сильнее всего, и Рыжий Ангел торжественно и смиренно вернулась в «Трактир», где все сердца и руки воздали ей похвалу.

Тем же вечером Марья Кинсана промаршировала по Дороге Запустения с триумфальным факельным шествием. Для нее боемашины выстроились в Стальтаунское Кольцо, для нее кричали «ура!» горожане, однако Марью Кинсану все это не удовлетворило. Ее победа не была беспримесной. Мухлеж с временем и историей оскорблял ее политически. История выбита в камне. В ней нет ничего мистического, нельзя подбрасывать ее в воздух и смотреть, какой стороной она ляжет. Марье Кинсане не нравилось думать, что она и мир – всего лишь переменчивые вариации. Ей не нравилось размышлять о том, куда делись ее рассозданные мальчики-солдаты.

После благодарственной службы в Базилике Серой Госпожи Марья Кинсана потребовала привести Арни Тенебрию. Она хотела выместить свою неудовлетворенность, пытая и калеча пленницу, но все поиски на Дороге Запустения и в Стальтауне не выявили даже трупа. Поэтому после пяти торжественно-победных дней перед телекамерами девяти континентов Марья Кинсана вернулась на холмы Мудрости принять кольцо Первого Министра из рук Достопочтенного Вангелиса Каролайтиса – и страшно удивилась, выяснив, что милый пожилой джентльмен не мил, не достопочтенен и ведет себя не по-джентльменски; он запасся достаточным количеством отчетов о зверствах и бесчинствах, которые его министр безопасности творила, сокрушая Армию Всея Земли, чтобы гарантировать: пока он жив, Марье Кинсане не видать кольца как своих ушей. Что до Маленькой Арни Тенебрии, Птицы-Смерти, Пустошительницы, о ней никто ничего не слышал; недостатка в версиях, слухах и досужем трепе не было, и со временем все это соткалось в сказку, а сказка со временем стала легендой, а легенда со временем стала мифом, и имя Маленькой Арни Тенебрии громом прогремело в небесах, а она ведь только этого и хотела.