Иногда они умирают - Наталья Турчанинова
Шрифт:
Интервал:
Я чувствовал себя сидящим в пустоте. Она разливалась передо мной клубящейся черной тучей, наполненной туманными образами и всполохами неожиданных красок, которых не было в этом мире. Так продолжалось несколько минут, затем, как только ночь вновь приобрела глубину, я зажег свечу, поставил ее рядом на камни и достал ганлин.
Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, стараясь избавиться от посторонних мыслей о прошлом, будущем и настоящем, набрал полную грудь воздуха и поднес флейту к губам.
«Когда будешь обращаться к миру без форм, ганлин сам подскажет тебе, что делать», – мелькнуло в памяти наставление гурха. И тут же рассеялось, забылось, было смыто первым звуком флейты. Тихим, мягким, словно музыкальный инструмент пытался понять свои возможности, пробуя неверный, ломающийся голос. Затем тот начал набирать силу. Пронзительные ноты одна за другой полетели в пустоту, догоняя уже отзвучавшие и возвращая им потерянную мощь.
Звуки, неожиданно ставшие материальными, пронзали мое тело. Позвоночник превратился в продолжение флейты, и по нему волна за волной поднималась боль. По волосам пробегали искорки электричества. Немели пальцы, сжимающие музыкальный инструмент, ног я вообще не чувствовал. Казалось, я превращаюсь в камень, сливаюсь со скалой, становлюсь частью горы.
Порыв ветра сдул огонек свечи, бившийся рядом со мной, и тот улетел в темноту крошечной светящейся точкой.
Теперь ганлин пел в полную силу голосом человеческой жизни, которая была отнята ради создания редкого инструмента. Мое дыхание оживляло его, он говорил уже сам.
Затем к тревожной мелодии флейты присоединилась еще одна. Рядом, прислонившись к скале, стоял кто-то едва различимый в темноте, играя в унисон со мной.
А может быть, не было никого, глаза обманывали меня.
Я еще раз взглянул в ту сторону, увидел смутный силуэт, почти слившийся с камнем, заметил тусклый проблеск серебра, ощутил ответный взгляд. И в тот же миг голову обожгло болью, такой же острой и пронзительной, как пение ганлина. Дыхание перехватило, флейта задохнулась было тоже, но ее поддержал голос другого инструмента, не дал тишине гор задушить неровную мелодию, передал свою уверенность, и она зазвучала вновь.
Снова стало возможно дышать. Зрение прояснилось.
Теперь я знал, кто этот едва видимый музыкант. Гурх… тот, кто носил личину гурха, помогал мне.
Пение ганлинов заполнило собой все вокруг. Отражалось от склонов, множась и дробясь на сотни резких, острых звуков. В этот миг невидимая грань, отделяющая реальность от потустороннего мира – пространства без форм, – должна была задрожать, не выдержав такого напора, и лопнуть, выпуская демонов, желающих пожрать мои чувства и воспоминания. Я почти видел их – черных, чернее ночи и камней, призраков, напоминающих жирных, лоснящихся, слепых червей, ползущих на свет.
Но ничего не происходило. На меня не набрасывались голодные твари, не уходила земля из-под ног, из пропасти не лезло наверх чудовищное создание этих гор, чтобы поглотить человека, нарушающего спокойствие их мира.
Холод поднимался по моему коченеющему телу. Рядом кружили мелодии, рожденные ганлином гурха, – бесплотные, легкие, мягкие, сглаживающие какофонию моей флейты, призывающей потусторонние силы. Я закрыл глаза, продолжая играть, не прерываясь ни на секунду, сосредоточился на музыке и почти не заметил, как лед, охватывающий мою физическую оболочку, начинает сковывать и душу… Холодный укол в солнечное сплетение. Затем еще одна ледяная игла, и еще…
Ганлин кричал от боли. Мое дыхание давало ему жизнь, отбирая ее у меня. Печали, радости, заботы, огорчения, привязанности, сомнения, картины прошлого – уходили, утекали, превращаясь в долгие, резкие, мелодичные, обрывистые, режущие слух звуки, которые издавала флейта. Из них сложилась недолгая, плавная, задумчивая элегия – мое детство. Старый дом в пригороде, стены, увитые плющом, высокие окна с мелкими разноцветными стеклами… Подозрительные взгляды соседей, видящих во мне нечто противоестественное, чуждое, почти враждебное. Родители, всем своим видом постоянно показывающие неловкость за мое появление и существование. Старший брат, привязанность которого сменялась приступами агрессивной враждебности… Все эти воспоминания, превращенные в пение ганлина, уплыли и растаяли в темноте.
Прерывистая интермедия – частная школа. Любопытные, не слишком приветливые одноклассники. Одни упорно инстинктивно сторонились меня, другие не менее упрямо искали моей дружбы, которая заканчивалась через несколько недель пылкой ненавистью. Там я понял – единственное, что никогда не обманет и не предаст меня, – книги и знания.
Университет – спокойное, плавное движение по жизни в темпе анданте сменило живое, яркое, с четким, острым ритмом, время от времени приобретающее драматическую окраску скерцо – встреча с Тиссой.
Бурный пассаж, когда мне казалось, что звуки ганлина несутся с огромной скоростью, рассыпаются и тут же сливаются в стремительный поток – смерть Уолта.
И наконец – кульминация – горы. Вечные, неприступные, запретные…
Больше ничего.
Безграничное пространство, продолжение безбрежности гор. Я сливался с этим миром, становился одной из его изменчивых и постоянных частей. Мое сознание охватывало сразу все происходящее вокруг. Я превращался в буран, сметающий с вершины Матери Богов альпинистов, начавших восхождение из последнего лагеря. С холодным равнодушием наблюдал, как засыпает снег палатку трекеров, остановившихся на склоне одного из безымянных шеститысячников. Шел рядом с гэлугпа, взбирающимся по тропе к одинокой ступе. Проваливался в пропасть изрезанного трещинами ледника. Следовал за сотнями бесплотных призраков – пришельцев из мира без форм, слепо бредущих куда-то. И все это одновременно.
Ганлин захлебнулся последней нотой и смолк.
Я увидел крошечное пятно света в темноте – огонек, горящий в заброшенном лодже. Рядом с ним сидела девушка. Она обхватила себя руками за плечи, стараясь защититься от холода, который заползал в комнату через разбитое окно. Я вошел вместе с ним. Медленно приблизился, беззвучно ступая по грязным рассохшимся половицам, протягивая руку, чтобы коснуться ее спины. Девушка вздрогнула, оборачиваясь, я увидел, как стремительно расширяются зрачки синих глаз, услышал приглушенный вскрик и очнулся.
Вокруг стояла оглушительная тишина. От нее звенело в ушах. Казалось, голова окутана ватным одеялом, не пропускающим ни единого звука. Я сидел, привалившись спиной к камню. Тело затекло. В серых предрассветных сумерках клубился туман, поднимающийся из пропасти. Он скрывал горы, валуны, молельный камень… сквозь белый кисель проступали только их неясные очертания. В моем сознании плавала такая же муть, в которой виднелись расплывчатые, непонятные образы.
Я понял, что сжимаю ганлин слишком сильно, пальцы онемели, в них врезалось серебро окантовки. Посмотрел на музыкальный инструмент и увидел, как белый цвет кости меняется на глазах. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Флейта была испачкана кровью. Липкие капли стекали с ладони. Другая рука тоже оказалась красной.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!