Что я любил - Сири Хустведт

В конце концов на тарелке остался только ломтик помидора. Я поддел его на вилку, но когда попытался просунуть студенистую алую мякоть между губами Вайолет, несколько капель сока брызнули ей на подбородок. Я взял салфетку и начал осторожно утирать ей рот и шею. Она прикрыла глаза, чуть запрокинула голову и улыбнулась, потом открыла глаза и, по-прежнему улыбаясь, произнесла:

— Спасибо, Лео. Все было очень вкусно.

На следующее утро Вайолет обратилась в полицию. Человеку, который говорил с ней по телефону, она ни слова не сказала о краже, но подтвердила, что Марк и раньше убегал из дома. С Ласло ей связаться не удалось, его не было дома. Потом она ненадолго пошла в мастерскую, а во второй половине дня попросила меня подняться к ней, чтобы послушать кое-какие записи, связанные с Тедди Джайлзом. Это были фрагменты записанных на диктофон разговоров с подростками — подготовительный материал для ее книги.

— Марк наверняка у этого Джайлза, — сказала она, — но такой абонент официально не зарегистрирован, а в галерее они отказались дать мне его номер.

Когда мы сидели в кабинетике, я заметил, с каким напряженным вниманием Вайолет слушает то, что говорят подростки. В ее движениях появилась быстрота, которую я уже не надеялся увидеть.

— Эта барышня называет себя Виргина. Такое вот имечко: не то девственница, не то вагина.

Она включила запись на середине фразы. Тонкий девичий голос говорил:

— …Как одна семья. Так все считают. А Тедди — главный, он ведь старше нас всех.

Вопрос Вайолет прервал этот монолог:

— А сколько ему лет?

— Двадцать семь.

— Ты что-нибудь знаешь о его жизни до того, как он приехал в Нью-Йорк?

— Конечно. Тедди мне все рассказывал. Он из Флориды. Мать умерла, кто отец, он не знает. Жил у дяди, который его страшно бил, потом сбежал в Канаду, работал там почтальоном, а потом приехал сюда, начал тусоваться по клубам и выставки делать.

— Надо же, а я слышала про него совсем другие истории, — произнес голос Вайолет.

— Он мне сам рассказывал. И про детство тоже. Значит, это правда.

Голос Вайолет спросил про Рафаэля и про отрезанный палец.

— Ой, да не верьте вы. Я тоже про это слышала. Один пацан, у него кличка Жаба, прыщавый такой, ужас, так он распускает все эти сплетни. Он еще не то говорит. Что, типа, Тедди сам свою мать убил, столкнул ее с лестницы, а все подумали, что это несчастный случай. Тедди нужны такие истории для раскрутки, ну, знаете этот его "Секс — монстр"? Но на самом деле он очень хороший, очень добрый, просто супер. А Жаба — придурок. Нет, ну это ж надо такое придумать! Как Тедди мог ее убить, если его самого тогда еще и на свете не было?!

— Вряд ли мать Джайлза умерла, когда его еще не было на свете.

Замешательство.

— Ну, в смысле, как только он родился, тут она и умерла. Не важно. Тедди очень классный. Знаете, он собирает солонки и перечницы. У него целая коллекция, он мне показывал: всякие зверушки, цветочки, такие пусечки, и два малюсеньких человечка с гитарами, у них в голове дырочки проделаны для соли и перца…

Вайолет нажала на "стоп" и промотала кассету вперед.

— Так, тут у нас еще один мальчик, его зовут Ли. Вот послушай. Он, по-моему, живет один, может, сбежал из дома, не знаю.

Она нажала на "воспроизведение". Я услышал голос Ли:

— Тедди — он за свободу. Вот это я уважаю, когда самовыражение, когда сознание продвинутое, все дела. И плевал он на эти все условности, он как видит, так и говорит, потому что знает, что кругом одно дерьмо. Меня от того, что он делает, реально прет. Там все как надо.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь "как надо"? — спросил голос Вайолет.

— Как надо — это по-честному.

Пауза.

— Знаете, — продолжал Ли, — когда мне идти было некуда, он меня к себе взял. Да если бы не Тед, я бы сейчас на улице ошивался.

Вайолет снова промотала кассету вперед.

— А это Джеки.

Теперь говорил мужской голос:

— Солнце мое, он же просто выродок. Лживый выродок, да еще и фальшивый насквозь. Можете мне верить, я знаю, что говорю. Меня таким не Господь создал, такое тело с неба не падает. В этих перевоплощениях — вся моя жизнь. И если я говорю "насквозь", я имею в виду нутро. У этого гаденыша вместо души силикон. А "Секс-монстр" его — просто говна кусок.

В голосе Джеки зазвучали резкие, визгливые ноты:

— Мало того, что на него смотреть противно, это еще гадость и глупость. Меня поражает, что люди этого не понимают. По-моему, для любого человека, у которого есть хоть одна извилина, все сразу ясно.

Вайолет выключила магнитофон.

— Больше у меня о Джайлзе ничего нет. Как видишь, негусто.

— Слушай, а ты Марка спрашивала про то сообщение на автоответчике?

— Нет.

— Почему?

— Потому что знала, что если там есть хоть слово правды, он все равно не признается. И потом, он мог бы подумать, что этот звонок спровоцировал у Билла сердечный приступ.

— А ты думаешь, что так и было?

— Ничего я не думаю.

— Подожди, по-твоему, Билл узнал что-то такое, чего мы с тобой не знаем?

— Даже если он что-то и узнал, это случилось прямо в этот злосчастный день. Он не стал бы от меня ничего скрывать, я уверена.

В этот вечер мы ужинали у меня на кухне, и мне уже не надо было кормить Вайолет с ложки, она все съела сама. Я налил ей еще один бокал вина, она посмотрела на меня и спросила:

— Ты не помнишь, я когда-нибудь рассказывала тебе про Бланш Витман? Вообще-то ее настоящее имя Мари, но известна она как Бланш. Может, я говорила?

— Не уверен… Но по-моему, я что-то о ней слышал.

— Ее называли "королевой истеричек". Она принимала участие в лекциях Шарко по истерии и гипнозу. На эти лекции съезжался весь парижский бомонд, успех был бешеный. Публика специально приходила посмотреть, как женщины щебечут словно птички, скачут по сцене на одной ножке и дают втыкать в себя булавки. Но вот что интересно, после смерти Шарко у Бланш Витман не было ни единого приступа истерии.

— Ты хочешь сказать, что она старалась для него?

— Эта женщина просто становилась тем, чего он в ней искал, она ведь боготворила Шарко и всячески старалась ему угодить. Газеты сравнивали ее с Сарой Бернар. А после того, как ее повелитель умер, она не захотела покинуть лечебницу, выучилась на лаборанта-рентгенолога и осталась работать в Сальпетриер. О рентгеновском излучении тогда еще почти ничего не знали. Она умерла от облучения. Отказала сперва одна нога, потом другая, потом обе руки.

— А зачем ты мне все это рассказываешь?