Логово - Дин Кунц

Ближе к рассвету она услышала какой-то шум в коридоре и, прислушиваясь, приподняла голову. Спустя несколько мгновений она поняла, что это шумит спускаемая в туалете вода. Регина.

Снова поудобнее устроившись на подушке, она почувствовала странное облегчение от постепенно убывающего звука спускаемой в унитаз воды. Было несколько необычно – и даже нелепо – находить утешение в столь сугубо обыденно-бытовом событии. Но слишком много времени утекло с тех пор, как под одной с ними крышей находился ребенок. В этих домашних звуках, производимых ребенком, девочкой, заключались и прелесть, и оправданность бытия; ночь от них становилась менее страшной и враждебной. Несмотря на сонм бед, обрушившихся на них, возможность счастья впервые за многие годы не казалась такой уж недостижимой.

Юркнув снова под одеяло, Регина подумала, зачем Бог сделал людям кишечник и мочевой пузырь. Что, разве без этого нельзя обойтись, или Он просто подшутил над людьми?

Она вспомнила, как однажды в приюте встала в три часа ночи пописать и по дороге в туалет наткнулась на монахиню и задала святой сестре тот же вопрос. Вопрос этот нисколько не обескуражил монахиню, сестру Сарафину. Регина была еще слишком мала, чтобы словами поставить монахиню в тупик; тут требовались годы и годы упорной работы и ежедневной тренировки. Сестра Сарафина с ходу выдала ей, что Бог, видимо, хотел дать людям возможность, вставая среди ночи, лишний раз вспомнить о Нем и возблагодарить Его за дарованную Им людям жизнь. Регина улыбнулась и кивнула головой в знак согласия, про себя же подумала, что либо сестра Сарафина слишком устала и не в состоянии четко мыслить, либо она слегка из-за угла мешком пришибленная. Бог не мог быть таким простаком и заставлять людей думать о Нем, справляя нужду.

В приятной истоме после посещения туалета, она уютно свернулась калачиком под одеялом на своей разрисованной розами кровати из красного дерева и попыталась найти более разумное объяснение волновавшей ее проблеме, чем то, которое много лет тому назад услышала от монахини. Со стороны заднего двора больше не доносилось никаких странных звуков, и не успел мутный рассвет коснуться окон ее комнаты, как она уже снова забылась в крепком, глубоком сне.

В узкие декоративные оконца, расположенные на самом верху двустворчатых ворот, почти не проникал свет от уличных фонарей, чтобы помешать Вассаго, снявшему очки, увидеть, что в гараже, рассчитанном на три машины, стоял только один черный "шеви". Быстрый осмотр помещения убедил его, что здесь не было места, где он мог бы укрыться от Харрисонов и отсидеться до наступления следующей ночи.

Затем взгляд его остановился на шнуре, свисавшем с потолка над одной из незанятых стоянок для автомобиля. Он ухватился за петлю и мягко потянул на себя, затем сильнее, потом еще сильнее, но плавно и без рывков, пока люк на потолке не открылся. Совершенно бесшумно, так как был очень хорошо смазан.

Когда крышка люка опустилась полностью, Вассаго стал потихоньку разнимать притороченные к ее обратной стороне три секции разъемной деревянной лестницы. Делал он это неспешно, так как был заинтересован не столько в скорости, сколько в том, чтобы производить меньше шума.

Медленно вскарабкался по лестнице вверх на чердак гаража. Где-то в перекрытиях несомненно находились вентиляционные отдушины, но в какое-то мгновение чердак показался ему невыносимо душным.

Его чувствительные глаза различали в темноте гладко выструганные доски пола, множество картонных коробок, какую-то мебель, заботливо укрытую от пыли кусками материи. Окон не было. Между стропилами виднелись плотно пригнанные друг к другу доски крыши. В двух местах длинного четырехугольного помещения с покатого потолка свисали на шнурах электрические лампочки.

Осторожно, стараясь не шуметь, как в замедленном кино, он вытянулся на животе на полу чердака, просунул руки в отверстие люка и, секцию за секцией, плавно втянул на чердак лестницу. Бесшумно, не торопясь, снова прикрепил ее к обратной стороне крышки. Неслышно закрыл люк и зафиксировал глухо щелкнувшей пружиной, полностью отгородившись от нижнего помещения гаража.

Потянул к себе несколько кусков материи, прикрывавших различные предметы мебели. Пыли на них почти не было. Сложив их, Вассаго устроил себе между коробками сиденье и, усевшись на него, стал ждать наступления ночи.

Регина. Линдзи. Я здесь. Я пришел.

В среду утром Регину в школу отвезла Линдзи. Когда вернулась обратно, она застала Хатча за столом на кухне чистящим и смазывающим два браунинга, приобретенных им в свое время для защиты дома от грабителей.

Пистолеты он купил пять лет тому назад, сразу же после того как им сообщили, что летальный исход болезни Джимми неизбежен. Ни с того ни с сего его вдруг охватило беспокойство по поводу роста преступности в стране, хотя преступность в их части Оранского округа никогда – и в то время также – не была угрожающей. Линдзи знала, что не грабителей он боялся, а болезни, которая вот-вот вырвет из их рук сына; а так как Хатч был не в состоянии справиться со смертельным недугом сына, он тайно жаждал встретить такого врага, которого действительно мог бы отправить к праотцам с помощью пистолета.

Браунинги так никогда и не были использованы по назначению, если не считать учебных стрельб. Он настоял, чтобы и Линдзи научилась обращаться с оружием. Но вот уже в течение года, а то и двух, ни он ни она ни разу не стреляли по мишеням.

– Думаешь, это необходимо? – спросила она, кивком указывая на пистолеты.

Губы его упрямо сжались.

– Да.

– Может быть, лучше обратиться в полицию?

– Мы же уже обсудили с тобой, почему это невозможно.

– Все-таки, мне кажется, имеет смысл попробовать.

– Плевать им на наши доводы. У них найдутся тысячи отговорок.

Она знала, что он прав. Сначала нужно было убедить полицию, что им действительно грозит опасность.

– Кроме того, – продолжал Хатч, не отрывая взгляда от пистолета, ствол которого он тщательно прочищал шомполом, – когда я стал чистить пистолеты, чтобы не скучать, включил телевизор. Как раз передавали утреннюю сводку новостей.

Небольшой телевизор на выдвижной вращающейся полке в самом конце ряда кухонных шкафчиков сейчас был выключен.

Линдзи даже не поинтересовалась, что было в сводке. Чувствовала, что новость не из приятных, а вернее, знала наперед, что он собирается ей сказать.

Оторвав наконец взгляд от пистолета, Хатч четко произнес:

– Хоунелла обнаружили вчера ночью. Он был привязан за руки и за ноги к четырем углам кровати и до смерти забит каминной кочергой.

Потрясенная, Линдзи не могла даже пошевелиться. Потом почувствовала, что у нее подгибаются колени. Придвинула к себе ближайший стул и тяжело опустилась на него.

Вчера, по прочтении статьи, она возненавидела Стивена Хоунелла с той же страстью, с какой когда-то ненавидела других людей. Может быть, чуть сильнее. Но сейчас в ней не осталось ни капли ненависти. Только жалость. Он был несчастным, легкоранимым человеком, скрывавшим от людей эту свою ранимость за маской презрительного превосходства. Он был мелочен и злобен, может быть, и того хуже, но сейчас он мертв; а смерть – это уж чересчур сильное наказание за недостатки характера.