Пандора - Сьюзен Стокс-Чепмен

– По правде говоря, ничем конкретным. Я много читал, когда был помоложе, читал все, что попадало в руки. Но идея понимания прошлого через произведения искусства увлекла меня. И до сих пор увлекает.

Сэр Уильям не может сдержать улыбки.

– У вас сердце истинного антиквара, мистер Лоуренс. Моя любовь к древностям всегда будет ограничиваться теми, что происходят из Средиземноморья. Я нахожу мифы и тайны этого региона весьма пленительными.

Далее их беседа довольно быстро перескакивает на причины визита Эдварда. Он вспоминает словечко, употребленное Тиббом – прóклята, – и отпивает большой глоток бренди, дабы унять нервное возбуждение. Обжигающий напиток стекает по глотке в пищевод, и Эдвард подносит кулак ко рту, чтобы скрыть приступ кашля.

Гамильтон усмехается.

– Урожай тысяча шестьсот сорок девятого. Весьма удачный год для крепких напитков. – Он поднимает собственный бокал. – Известно ли вам, что древние греки использовали бренди как антисептик и анестетик? Существуют свидетельства арабских алхимиков седьмого и восьмого веков, которые экспериментировали с дистилляцией винограда и прочих фруктов для производства медицинских спиртов.

– Я не знал, – говорит Эдвард, и его голос срывается. На глазах выступают слезы.

– Тогда будем считать, что вы получили небольшой урок истории. Но я уверен, вы пришли не ради сведений о дистилляции спиртов. – Лицо сэра Уильяма серьезнеет. – Так о чем вы хотите мне поведать?

Несколько минут Эдвард излагает события вчерашнего вечера и сегодняшнего утра – смерть Гермеса, мертвые братья Кумб в их убогом жилище на верхотуре портовой постройки, обнаруженные в печке обгоревшие документы и зашифрованная надпись, направившая Эдварда в Паддл-Док. Он старается вспомнить во всех подробностях разговор с Джонасом Тиббом, а Гамильтон внимательно слушает его, храня молчание и прижав палец к середине верхней губы. Когда Эдвард завершает рассказ, сэр Уильям молча хмурит брови, а потом не спеша отпивает большой глоток из бокала.

– А этот ваш Тибб не упомянул, где братья Кумбы принимали грузы, которые они отправляли в Лондон?

– Нет, но поскольку я нашел множество артефактов в подвале магазина…

Сэр Уильям качает головой.

– Этот магазин древностей, безусловно, не единственное место, куда направлялись грузы. Иезекия мог продавать их где-то еще. Он бы не стал рисковать и торговать ими в собственном доме. Вы же слышали пословицу: «Не надо гадить в своем гнезде»?

Эдвард кивает.

– Тогда вы меня понимаете. Уверены, что Тибб ничего от вас не скрыл?

– Думаю, что нет. Как он ясно дал понять, ему платили за то, что он не задавал вопросов.

– И вы считаете его заслуживающим доверия?

– Скорее, он показался мне простаком.

Брови Гамильтона ползут вверх.

– Я имею в виду, что у него простые запросы. Видели бы вы его контору! – добавляет Эдвард. – Тиббу не нужны неприятности. Его предприятие – каким бы малоприятным оно нам ни казалось – для него, без сомнения, ценное, хотя и с трудом позволяет ему сводить концы с концами. Так что предложенные Иезекией деньги коренным образом поменяли его жизнь.

И тут Эдварду приходит в голову пугающая мысль. Когда Иезекию разоблачат и призовут к ответу, карманы Тибба очень скоро опустеют, и это произойдет по его вине…

– Тогда мы в тупике, – раздумчиво произносит сэр Уильям. – Если мы не сможем узнать, где именно Иезекия занимается незаконной торговлей, или найти свидетелей его преступных деяний, тогда нам нужно очень постараться и отыскать доказательства его причастности к контрабанде. Очень жаль, что найденные вами бумаги ничем не могут в этом помочь. То немногое, что вам удалось в них разобрать, бесполезно, коль скоро эти обрывки фраз вырваны из текста. Их смысл невозможно растолковать.

Гамильтон цыкает зубом.

– Я бы отдал что угодно, лишь бы засадить Иезекию за решетку. Он всегда был хитрецом и мошенником.

Они пьют бренди. И на сей раз Эдварду куда легче его глотать.

– По словам Тибба, – неуверенно продолжает он, – Кумб был уверен, что пифос прóклят.

Сэр Уильям, не отводя бокала от губ, бросает на него недовольный взгляд.

– Суть антикварной науки – сосредоточенность на эмпирических фактах из прошлого. И эта суть нашла, пожалуй, наилучшее выражение в любимом изречении сэра Ричарда Хора[44]: «Мы говорим, исходя из фактов, а не гипотез».

– Так бы мог сказать и Гоф, – вырывается у Эдварда.

Гамильтон склоняет голову.

– Многие разделяют подобные взгляды. Странно придерживаться верований в магию, когда факты вопиют об ином. Нас всех, как человеческих существ, можно разделить на два извечных типа: тех, кто верит в магию, и тех, кто не верит. Неужели некий предмет может обладать властью над человеком? Или это всего лишь совпадение, что несчастья, происходящие в чьей-то жизни, как-то связаны с неким предметом?

– Я лично полагаю, что грань между совпадением и судьбой весьма тонкая, – упрямо заявляет Эдвард, и сэр Уильям откидывается на спинку кресла.

– Пожалуйста, мистер Лоуренс, не заставляйте меня разочаровываться в вас!

– Но разве не вы только признались в том, что миф и тайна вас пленяют?

– Да, но лишь на уровне идеи, не более того. Реальность нередко связана с мифом. Хелен, мать Доры, не верила в миф о ящике Пандоры, но это не означало, что ящика никогда не существовало в том или ином виде, и именно это она вознамерилась доказать.

Похоже, Гамильтон видит, как в душе Эдварда зреет разочарование, и поэтому одаривает его добродушной улыбкой.

– Кумб верил, что на пифос наложено проклятие. А я не верю. Не пифос стал причиной кораблекрушения, а шторм на море. И не пифос вызвал обрушение котлована на месте раскопок много лет назад. Это дело рук Иезекии. И Иезекия был во власти не старинной глиняной вазы, а собственной алчности. Только и всего.

Эдвард сидит молча.

– У леди Латимер вы сказали, что всегда знали Иезекию как жулика. Теперь вы говорите, он был мошенником. Что вы имеете в виду?

Сэр Уильям вертит в пальцах почти пустой бокал.

– Вы помните, что сказала вчера вечером Дора? Ее родители и Иезекия спорили в течение нескольких дней накануне их гибели. Все время спорили – так она сказала. И была права. Я как-то случайно подслушал их спор в палатке. – Гамильтон наполняет свой бокал, предлагает Эдварду, но тот отказывается. – Когда я познакомился с Хелен и Элайджей в Неаполе, Иезекия был в их археологической группе. Он мне с первого взгляда не понравился, но я терпел его присутствие ради них. Я так понимаю, что Иезекия сумел выгодно продать самые крупные и самые ценные артефакты, найденные Блейками, и они позволили ему хозяйничать в магазине Элайджи всякий раз, когда сами были в отъезде. Но все детали их спора мне неизвестны. Однако подозреваю, что чувство гордости не позволяло Элайдже откровенно описать мне сложившуюся ситуацию, а Хелен… та была чуть более словоохотлива. Она догадывалась, что Иезекия незаконно подторговывал кое-какими из найденных предметов искусства.