Наследник - Алексей Кулаков

– Господин мой.

Перестав обдумывать подходящее название для очередной исконно русской небывальщины, Дмитрий без какого-либо недовольства посмотрел на свою служанку – еще до того как она вошла в прихожую, он уже почувствовал ее легкое волнение, затаенную тревогу и сильную надежду. Причем все это было направлено совсем не на него.

«Никак мелкого хватились? Надо же, и двух часов не прошло».

– Не гостит ли у тебя брат меньшой, Федор Иванович?

Вместо внятного ответа ей указали на пустой кубок, намекая тем самым, что хозяина покоев томит жажда. Отпив через несколько минут пару глотков вкуснейшего ржаного кваса, наследник тихо ответил:

– У меня.

Радостно охнув, розовощекая красавица тут же умчалась прочь – с тем чтобы через пяток минут вернуться с дядькой – воспитателем малолетнего царевича, дюжей главной мамкой Федора и одной из двух его же личных челядинок, совсем недавно плакавшей горькими слезами о юной потере. Или о другой, тоже вполне возможной потере – своей головы. Кстати, последнее было весьма вероятным, потому что Дмитрий никогда не забывал про своих родственничков со стороны мачехи, сканируя их при каждом удобном случае (то есть постоянно). Надо сказать, полученные результаты благодушия ему ну никак не добавляли – как и тот факт, что эти самые черкесы свободно ходили по дворцу, а прислуга молодой царицы и вовсе в нем проживала.

«Ничего, козлы горные, вечно сторожиться не сможете! Рано или поздно кто-нибудь из вас обязательно даст мне повод…»

– Государь-наследник.

Челядинка и главная мамка, не понаслышке знакомые с весьма сложным нравом синеглазого отрока, после своего поклона замерли рядом с порогом, а вот тридцатилетний боярин Хлынов, отбив положенное приветствие, сделал пару шагов вперед. Вернее, хотел их сделать, но вместо этого чуть прогнулся в пояснице назад – так, словно бы его кто-то придержал сзади за ферязь[158].

– Почему мой ПЯТИЛЕТНИЙ брат гулял по дворцу без должного сопровождения?

Опасливо высунувшись из-за широкого мужского плеча, личная служанка «последыша» царской семьи тут же скрылась обратно, не в силах выдержать все тяжелеющий взгляд десятилетнего мальчика.

– Прости, государь-наследник, мой недосмотр.

В глаза хозяина покоев словно бы плеснули изнутри угольно-черным мраком – сначала в зрачки, а потом и за их пределы.

– Разве пестуны[159]допущены на женскую половину?

– Федору Ивановичу пришла пора переселяться в свои личные покои, вся челядь в суете да в сборах, а мне с ним на прогулку… Не углядел я, стало быть.

Наблюдая смирение и вину, явственно выказываемую боярином, Дмитрий испытывал двойственные чувства. С одной стороны, ему нагло врали прямо в лицо: даже если бы он не умел определять оттенков эмоций (а следовательно, и лжи), из рассказа брата прямо следовало, что за ним никто не смотрел. Будь по-другому, разве добрался бы Федька до Золотых ворот? Да его бы от них попросту завернули. С другой же стороны – «виновник» явно был настроен стоять на своем до конца, а молодая челядинка из-за его спины буквально фонила на всю светлицу горячей надеждой, густо замешанной на признательности. И еще чем-то вроде… Сильной приязни?

«Так это у нас тут лубофф приключилась!..»

Припомнив пышные стати провинившейся служанки и сравнив их с поджарым телосложением боярина, наследник понял – не просто любовь, а большая. Впрочем, глянув затем на молчавшую главную мамку, преисполненную терпеливого ожидания (где-то там ее касатик?!), и оценив ее могучие телеса, он тут же поправился, понизив нарождавшиеся чувства до всего лишь умеренно-средних. Меж тем молчание в светлице стало очень тревожным: и челядинки, и взявший на себя чужую вину дядька-пестун ничуть не обманывались нежным возрастом наследника престола. Если Димитрий Иванович только заподозрит, что они нарочно оставили своего подопечного без присмотра и охраны… Заживо сгнившего в великих муках стольника великой государыни помнили все. Как не забывали и о том, что наследнику за эту смерть ничего не было, – даже епитимьи малой, и той не назначили.

– Ваш господин спит.

Правильно истолковав взгляд вновь ставших обычными глаз, умница Авдотья поманила за собой явно обрадовавшуюся этому главную мамку. Открыла перед ней дверь, затем придержала створку, помогая вынести из опочивальни маленького царевича, – а тем временем его старший брат негромко спросил у боярина Хлынова:

– Ты знаешь, как умер мой первый дядька?

– Да, государь-наследник.

– Так поделись своим знанием с тем, кого ты столь усердно выгораживал. Потому что если она еще хоть раз оплошает, у брата появится новая челядинка…

Пододвинув к себе тонкую пачку чистых бумажных листов и новое перо, хозяин покоев сделал небрежный жест:

– Ступайте!..

Чем больше увядала и засыпала природа, готовясь к приходу ледяной красавицы Зимы, тем оживленнее становилось в Московском кремле и приказных избах. Войско для похода на Полоцк собиралось нешуточное: конницы поместной сорок тысяч, городовых да стременных стрельцов две тысячи, да Большой наряд в тысячу пушкарей с помощниками. А еще восемьдесят тысяч посохи[160]– и все эти рати надо было правильно организовать, дать им командиров, направить разными дорогами к месту общего сбора, каждый день кормить… В общем, жизнь кипела. Однако даже в этом бурлении и суете кое-какие вещи оставались неизменными, и служилого дворянина с сыном, вознамерившихся было пройти в один из укромных уголков Кремля, тут же остановили. Вернее, остановила: стража, одетая в черные кафтаны, отличалась повышенной подозрительностью и полным отсутствием какого-либо чинопочитания. Им все было заедино – что думному боярину путь заступить, что дворовой челяди, бегающей по своим надобностям, – потому как, по слову самого великого государя Иоанна Васильевича, главной заботой чернокафтанников была сохранность государя-наследника. А кому их рвение да усердие не по нраву – так великий князь того жалобщика завсегда выслушать готов. В подвалах Тимофеевской башни!..

– Назад!

Послушно остановившись перед тройкой стражей, дворянин положил руку на плечо сына и твердым голосом потребовал:

– Старшого позови.

Долго ждать не пришлось.

– Доброго тебе дня, воевода и окольничий Бутурлин.