Паутина долга - Вероника Иванова

— Дядюшка в самом соку.

— Именно.

Валлор вперил угрюмый взгляд в миску с кусками пирога. Будь капуста чуть поживее, она бы убежала, честное слово!

— Что будешь делать?

— Сначала доложу Совету.

— А потом?

— Потом... — Он с силой зажмурил глаза, снова распахнул веки. — Потом возьмусь за исправление ошибок.

— Почему именно ты?

— Потому что Венадисс была моей бабкой.

В самом деле... По долгам предков всегда отвечает их потомок — последний в роду на момент объявления проступка. Но это означает...

— Я тоже участвую.

— Ты?!

— А кого прикажешь привлечь к ответственности? Тэллора? Попробуй. Я буду долго и громко смеяться!

— Тэл, ты не совсем понимаешь всю опасность, — осторожно заметил Валлор. — С безумцем невозможно договориться.

— Кто-то собрался устраивать переговоры? Лично я — нет. Только после того, как поймаем его и скрутим, не раньше!

— Ох... — он расстегнул ворот камзола. — Мне не нравится твоё воодушевление.

— Знаешь, мне тоже. Но я лучше тебя понимаю, на что способен сумасшедший Заклинатель.

— Неужели? — Прищурились синие глаза.

— В конце концов, я сам едва не... Впрочем, оставим пока эту тему: hevary заскучала без нашего внимания.

Лаймисс улыбнулась, сделав вид, что польщена оказанной честью:

— Ваши дела важнее моей скуки, heve.

— И всё же, пользуясь случаем, я хочу кое о чём вас расспросить.

— Буду рада помочь, — кивнула чёрнокосая голова.

— Вам, как женщине, это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было... В каком возрасте Заклинательница начинает по-настоящему чувствовать свою силу?

Тёмно-вишнёвые губы задумчиво выпятились.

— Есть незначительные различия, но чаще всего вскоре после первой кровопотери.

— То есть, лет в двенадцать-тринадцать?

— Да, примерно. Но проходит некоторое время прежде, чем ощущения из неосознанных и непонятных становятся настойчивыми и требовательными. Тогда появляются вспышки гнева, потребность в ласке, первая влюблённость... Очень тягостное время для родителей и наставников. Почему вы спрашиваете?

— Есть причина... А Танец? Когда он начинает приближаться к своему истинному виду?

— Ближе к совершеннолетию, конечно же. Лет с восемнадцати и далее, а до того больше похож на неуклюжие попытки пройти по канату, лежащему на земле.

Значит, есть ещё немного времени: принцессе сейчас шестнадцать, и у меня в запасе около двух лет, чтобы... Чтобы что? Чему я могу научить Мииссар? Может быть, стоит довериться Валлору и всё рассказать? Нет. Не сейчас. Пусть мой друг занимается внезапно объявившимся безумцем, а её высочество и Империя подождут.

— К чему такие странные вопросы, Тэл?

— Любопытничаю. Нельзя?

— Можно, — соглашается Заклинатель. — Но насколько помню, даже в ранней юности ты никогда и ничего не делал просто так. Это тайна?

Смотрю в глубину синих глаз, не отводя взгляда.

— Не моя, Вэл. Извини.

— Как знаешь, — он пожимает плечами. — Я всё равно сейчас обеспокоен другим.

— Да, этим родственничком... Он, должно быть, искусно прячется, если ухитрился вырастить гаккара без ведома Совета.

— И найти его будет непросто, — подводит итог Валлор.

— У тебя получится.

— Твоими молитвами, если только.

— Уповаешь на мой глас, достигающий божьих ушей?

— Если ты выпросил зверушку у Хаоса, неужели не уболтаешь кого-нибудь из небожителей?

Не хочешь слепнуть

В ярком свете истины?

Прикрывай душу.

— Вот, держи.

Кайрен протянул мне листок бумаги с несколькими строчками разновеликих букв.

Чему только учат писцов управы? Создаётся впечатление, что отдельно взятый этот, к примеру, вообще держит перо в судорожно сжатом кулаке... Ладно, разберусь в путанице закорючек.

— Спасибо. Прямо сейчас и отправлюсь.

— А не слишком ли много времени ты проводишь на ногах? — Поинтересовался блондин. — Помнится, лекарь велел тебе лежать и...

— Не жужжать. С той поры кое-что изменилось. Меня подлечили, к примеру, и я теперь совсем здоров.

— Да неужто?

Он не хотел верить. Пришлось расстёгивать рубашку и показывать совершенно ровную и цельную кожу на месте ранения.

Кайрен завистливо прищёлкнул языком:

— Кто бы меня так штопал... Познакомишь?

Я вспомнил жгучие косы и глаза Лаймисс и покачал головой:

— Поостерегусь покуда. Если понадобится, приведу, но просто так... Не хочу тревожить девушку.

— Она ещё и девушка? — Оживился блондин. — Стоит только оставить без присмотра, сразу обзаводишься подружками! И зачем просил искать Ливин, когда у тебя и так...

— Ливин — это другое. И я жду, не дождусь, когда ты меня осчастливишь сведениями о ней!

— В самом деле?

— Слушай, тебе не пора на службу, а? Сам жаловался, что работы невпроворот, а путаешься под ногами уже битых полчаса!

— Пора, так пора! Только я, пожалуй, провожу тебя хоть пару перекрёстков: глядишь, ещё какую девицу подцепишь, а там и мне что обломится...

Обломился сам Кайрен: никаких девиц на всём пути от мэнора до Южного квартала с нами не случилось. Блондин для вида повздыхал и поохал, сетуя на несправедливую судьбу, после чего благополучно отбыл, оставив меня в компании Хиса, существа бессловесного, а потому гораздо менее утомительного. Зачем я потащил с собой пса? Для пущего спокойствия. Бережёного, как известно, и демоны стороной обходят. К тому же надо оправдывать новоприобретённый титул. Какой? Hhyde-o-hhies. Хозяин Хаоса.

Лаймисс, называя меня так, несомненно, шутила. Игра слов: «Хозяин Хиса» — «Хозяин Хаоса». Почему я дал псу это имя? Не знаю. Вспомнить причину уж точно не смогу, потому что... Её нет. Имя родилось само собой, прорвавшись с изнанки сознания на лицевую сторону мыслей и обернувшись изречённым словом. С тем же успехом я мог придумать... Что-то другое, наверное. Но с губ сорвалось именно оно. Hhies. Хаос.

А вот Валлор, без намёка на улыбку повторивший удачную чужую остроту, уже не шутил. Мой друг догадался, что между мной и коренастым зверем существует связь. Очень крепкая связь. Нет, мы не делимся на хозяина и слугу! Мы вообще теперь... не делимся. Хис слышит мои мысленные просьбы: иначе не удалось бы его уговорить успокоиться. Раньше подобного незримого взаимопонимания не было. Раньше. До того, как пёс слизнул со стола комок слипшегося от крови песка. Неужели, всё дело в нём? Но я полагал, что отдалившись и остыв, песчинки потеряют способность слышать меня. Почему же стал свидетелем обратного? Могли ли капельки мёртвой крови вновь ожить, уже в ином теле, нежели моё? И к чему всё это приведёт? А, ладно! В любом случае, пёс сам проглотил комок: я насильно песок в пасть не запихивал. Его выбор — его судьба. Наверное. Может быть. А мне нужно вершить свою.