По собственному желанию - Борис Егорович Бондаренко

потому что так он зовет другого человека…

«Господи, зачем я все это говорю?» — думал Кент, глядя на Асю, и продолжал:

— Сегодня я собираюсь поехать в Долинск, не столько к нему, сколько по делам, и даже не знаю, зайду ли вообще туда, потому что уже не могу видеть это прозрачное притворство маленького человечка, начисто оторванного от меня, и не чьей-то злой волей, а просто силой обстоятельств… — Кент помолчал. — А ваши дети, наверно, очень любят вас, да?

— Да, — тихо сказала Ася, — очень…

Кент встал, прошелся по комнате, посмотрел в окно и продолжал не оборачиваясь:

— Вот вы сказали: «Танюшка наверняка завизжала бы от восторга…» Наверно, именно это мне и хотелось бы увидеть, потому что при мне мой сын никогда не визжал от восторга. Даже когда мы жили вместе… А впрочем, я, может быть, просто не помню…

Зазвонил телефон на столе Аси. Она, взглядом извинившись перед Кентом, машинально повернувшимся на звонок, взяла трубку и привычным, холодновато-официальным голосом сказала:

— Вас слушают… — И тут же выпрямилась, плотнее прижала трубку к уху. — Да-да, Николай Аристархович, здравствуйте… Здесь, сейчас соединяю…

Ася протянула трубку Кенту, слегка придерживая ее левой рукой. Он взял ее и чуть помедлил, прежде чем поднести к уху.

Звонил Патриарх, Николай Аристархович Веденеев, заместитель министра, его благодетель и добрый гений, неизменно поддерживающий его во всех начинаниях. Он почему-то всегда звонил ему сам, а не через секретарей и помощников. Обычно звонок Патриарха предвещал что-то важное, хотя, случалось, звонил он и просто так: пригласить на дачу, чтобы не спеша поговорить не только о проблемах автоматизации, — разговор об этом непременно заходил при любой встрече, — но и вслух поразмышлять на темы, к делам вовсе не относящиеся…

А зачем сейчас звонит Патриарх?

— Добрый день, Николай Аристархович.

— Здравствуй.

Голос у Веденеева глухой, надтреснутый, — видно, неважно себя чувствует, наверняка дорого далось ему это жаркое лето, трехлетней давности инфаркт, и без того наполовину стреноживший его, теперь особенно должен был сказаться.

— Как вы себя чувствуете?

— Скриплю потихоньку… Ты чем занят?

— Вообще?

— Нет, в частности. Прокатиться со мной не желаешь?

— Сегодня?

— Ну, не обязательно сегодня… если ты занят.

— Да я обещал…

— Ну, обещал, так исполняй, — спокойно сказал Веденеев, — ты же человек дела. В таком случае прошу ко мне в понедельник к пяти, есть разговор.

— Хорошо, Николай Аристархович.

— До свиданья.

Веденеев положил трубку. Обиделся Патриарх? Смешно, может быть, говорить это о заместителе министра… А так ли уж и смешно? Наверно, надо было поехать. Софья поняла бы, и объяснять ничего не пришлось бы…

Кент был почти уверен, что знает, о чем пойдет разговор. Он ждал этого разговора уже давно и, что греха таить, побаивался его. Ведь наверняка придется принимать решение, к которому он еще не готов. Не сразу, конечно, — дадут время на раздумья, — но придется. Если он не ошибается, это должно быть одно из важнейших решений в его жизни…

Что ж, есть еще три дня, чтобы подумать об этом.

Он взглянул на часы и пошел к двери, сказал Асе с порога:

— Буду у Еремина. Если позвонит Шанталь Федоровна, вызовите меня, пожалуйста.

— Хорошо, Иннокентий Дмитриевич.

Шанталь не позвонила. Без десяти пять Кент вернулся к себе в кабинет, подписал несколько бумаг, взял папку с проектом Моисеева и поехал не в Долинск, а к себе домой. Он решил, что заберет Шанталь и они поедут куда-нибудь за город, а если она не захочет, можно посидеть и дома. А Софье он позвонит и скажет, что приедет через неделю.

Но Шанталь дома не было. Кент прошелся по квартире, подумал немного и поехал в Долинск. Если бы знать наверняка, что Шанталь скоро вернется, он не раздумывая остался бы. Но она могла появиться поздно вечером, а то и вовсе на следующий день или в воскресенье. И оставалось бы только гадать, где она провела ночь, — может быть, у подруги, а может быть… Что может быть? У друга?

Нет, об этом не нужно, нельзя…

Чувство острого, безысходного одиночества, возникшее еще днем, во время телефонного разговора с Шанталь, не проходило, как будто еще и усилилось, и перспектива просидеть весь вечер, — а может быть, и ночь, — в пустой квартире ужаснула его. И, выбравшись из Москвы, Кент против обыкновения погнал машину почти на предельной скорости.

Но и в Долинске ему не повезло — ни Софьи, ни Маринки дома не было. Ключ от их квартиры остался у него еще с тех времен, когда он жил в Долинске. Кент открыл дверь, небрежно умылся, лег на диван и заснул.

14

По сахалинскому телевидению показывали «Спасение».

Его фильм. Точнее — фильм, снятый по его сценарию.

Сергей не видел его года два, и, заранее тщательно настроив телевизор, уселся в кресле, рядом привычно устроилась Юлька, Шура на кухне домывала посуду.

Крупные, во весь экран, стилизованные буквы заглавия.

Почти так же крупно: «Режиссер-постановщик — Александр Ахтамбеков». И чуть мельче: «Сценарий Сергея Русакова».

В роли Бориса Соловьева Олег Кандауров.

В роли Натальи Шанталь Коноплянникова.

(Кент просил сменить имя. Сергей обещал, но сначала, в угаре переработки, было некогда, а потом оказалось поздно — пришлось бы перепечатывать весь сценарий, Ахтамбеков отдал его на машинку без ведома Сергея.)

Первые кадры — интерьер московской квартиры. Шикарная прихожая метров в двадцать, оленьи рога вместо вешалок, зеркало во всю стену, модерновая живопись.

Бутафорская мосфильмовская прихожая, никогда не существовавшая в действительности. Кент до своего лауреатства, уже будучи доктором наук, жил в обыкновенной двухкомнатной квартире, в прихожей двоим не разойтись.

Кабинет Соловьева, широкая панорама книжных стеллажей, пестрящих иноязычными названиями.

(Кент знал тогда только английский, да и то, как говорил со смехом, в силу необходимости.)

Далее смутная фигура сидящего за столом человека. Мыслитель… Наезд камеры — крупное красивое лицо, отрешенный, затуманенный взгляд.

(— Порнография! — сдержанно, вполголоса орал на него Кент. — Что вы показываете? На этой физиономии нет и подобия мысли!)

Два года не видел Сергей своего фильма и теперь как будто со стороны смотрел его.

Перед этим фильмом был другой, первый.

Только что появилась в журнале его повесть о Севере. Там многое было настоящим. Его скитания по настоящему, невыдуманному Северу, встречи с десятками реальных, невыдуманных людей. Повесть, ужатая до пятидесяти журнальных страниц, тоже была настоящая. Вероятно, лучшее из всего написанного им.

Он приехал в Москву сдавать сессию. Тут-то и разыскал его Ахтамбеков.

— Стари-ик, — выпевал высокий седеющий брюнет, едва шагнувший на пятый десяток, — давай писать сценарий… Немедленно, слышишь? Через девять