Информация - Роман Сенчин

После обеда депутат на постоянной основе куда-то уехал, у завуправлением культуры тоже появились дела. Обещала через час вернуться. Меня оставили в редакции «посмотреть подшивки».

Я вяло листал мягкие газетные листы, а редакторша комментировала:

– Восьмое марта отмечаем… А вот пожар тут случился, склады горели. Так и не выяснили, поджег кто, или само… Вот концерт состоялся…

Это занятие мне быстро надоело, но сказать прямо было неловко. Да и как? Женщина искренне рассказывает человеку из Москвы о событиях в районе, о радостных событиях, грустных…

Выручило появление посетителей. Правда, в первый момент я чуть было не выскочил от них в окно. Представьте, вваливаются двое кавказцев. Особенно страшен был один, передний: сухой, бородатый, в камуфляжной кепке; в руке что-то обернутое тряпкой. Стопроцентный боевик.

«Ну вот, – стукнуло в голове, – дождался!» Сейчас развернет тряпку и бахнет из миниатюрного «калаша» двумя короткими. И все закончится…

– Здрасе. Надежд Николаевна здесь? – хрипловато спросил бородатый.

Редакторша заулыбалась гостеприимно:

– А, здравствуй, Вахид! Надежда Николаевна должна прийти скоро. А у себя ее нет?

– Нет! Заходил! – Бородач был каким-то очень активным, ершистым, дерганым; второй, невысокий, полненький, держался тихо.

– Ну, подождите здесь, – сказала редакторша. – А что у тебя?

– Работы несу на выставку. Говорили же, сегодня надо. Всю ночь спешил.

Он положил на стол обернутое тряпкой, стал разворачивать.

– Да, познакомьтесь, – вспомнила редакторша. – Вахид, Муслим, – указала на бородача и его спутника, затем назвала меня, прибавила, что я «журналист из московской газеты».

– Хорошо, – мельком отреагировал Вахид; все его внимание было обращено на то, что он принес.

Под тряпкой оказались дощечки с выжиганием. Какой-то горный пейзаж, домики на склоне, водопад, портрет молодого парня в форме десантника, вертолет с выпрыгивающими из него солдатами…

– Прекра-асно! – сопровождала редакторша появление каждой картинки. – Прекрасно, Вахид! – Брала дощечку, разглядывала и клала на стол. – Ты прямо настоящий художник!

Я тоже на всякий случай одобрительно помыкивал. Работы и в самом деле были неплохие, хотя и не настолько искусные, чтобы вешать их дома на стену…

Помявшись возле стола, вышел на улицу. Было почти жарко, зеленели деревья, ярко светило солнце. Такая погода в Москве устанавливалась обычно в середине мая, а здесь в конце апреля лето совсем…

– Ну-ка пошли отсюда! – раздался злобный крик. – Домой! Домой!

Голос показался знакомым; я выглянул из-за угла редакции. Увидел – глава района гонит по проезжей части двух телят. После каждого его замаха телята отбегали на пару метров и останавливались, склоняли головы к траве на обочине.

– Пошли! Домой!

Глава заметил меня, на его лице мелькнуло смущение. И он стал объяснять:

– Все улицы загадили. Взрослых в стадо отдают, а молодняк так вот гуляет целыми днями… Платить пастуху не хотят, и плевать им…

– Да, да, – поддержал его. – Правильно, Алексей Сергеевич. – Тоже чувствовал смущение, будто увидел нечто не для чужих глаз, и поскорее пошел обратно в редакцию.

Но на крыльце остановился. Присоединяться опять к разглядыванию картинок не хотелось… Может, попрощаться и пойти пешком в мотель? Кажется, недалеко, да и день, светло, не должны зарезать… Снять пиджак, засесть в кабинетике, хорошенько выпить, съесть кусок мяса (но только больше не шашлык этот ханский), лечь и выспаться… Еще ведь завтра здесь целый день… В общем-то, все уже ясно, материала для статьи предостаточно… Надо было на два дня приезжать.

Стал прохаживаться по траве. Достал мобильный, пощелкал кнопки зачем-то. На дисплее поочередно появлялись «Звонки», «Контакты», «Настройки», «Галерея»… Вспомнил, что Полине сегодня не звонил. И не хотелось. Сунул телефон обратно в карман.

Шаги по доскам пола. Из дома вышли бородач и толстенький.

– Друг, ты из Москвы правда? – спросил активный; был он и страшный, и в то же время чем-то симпатичный. Так же, наверное, страшны и симпатичны волки, другие хищники.

– Да, из Москвы.

– Пива хочешь пить?

Улыбнувшись по возможности добродушней, я отрицательно помотал головой:

– Не могу сейчас, к сожалению. Работа.

Бородач, внимательно выслушав, достал из кармана сторублевку, обернулся к стоящему за ним толстячку:

– Муслим, на, купи пива. Три! Семерка «Балтика» знаешь?

– Ну. – Тот побрел куда-то.

Закурив, бородач спросил:

– А какое дело приехал решать? Или так – про село пишешь?

– Да так… – Я сомневался, стоит ли ему рассказывать – могло оказаться небезопасным; но все же ответил: – Насчет церкви… Строительства, то есть, рядом.

– А-а, это целая война у нас. Ругаются, суды проходят. Газимагомедова зря, ясно, уперлась, но и Чепелов тоже…

– Что он?

– Ну, жесткий слишком мужик. Нельзя так. Договориться можно всегда, а он прямо танком.

Появился толстенький с тремя бутылками пива. Бородач радостно выхватил одну, открыл зубами, протянул мне:

– Выпей, друг. Хорошее пиво.

Я взял.

– Спасибо… И как он, танком?

– Ну как… Вот смотри, мне зеленку на дом уже год не дает. А почему?…

– А что такое зеленка? – в свою очередь, спросил я.

– Это разрешение на строительство, – неожиданно на хорошем русском объяснил толстячок.

Вахид шумно отхлебнул «Балтики», затянулся сигаретой:

– И вот не дает строить. Потому что я нерусский. И место есть, и всё. А разрешения не дает. А я в девяносто девятом на Хаттаба ходил, вахов ненавижу, хоть, – хохотнул, – хоть и зовут похоже. Ненавижу! – Тут же зло скривился. – А он меня в них записал.

– Извините, – чувствуя, что реальность разрушается, промямлил я, – каких вахов?

Бородач развел руки:

– Ну-у, ты совсем не знаешь ничё! Ваххабиты это. Так называют. Еще – хоббиты.

– Ясно. – Расспрашивать, кто такие ваххабиты, не стал; слышал, что вроде бы течение в исламе есть, агрессивное.

– И он меня, Чепелов, таким же считает. Как встретит, брови сведет, говорит: «Когда бороду сбреешь?» А мне нельзя сейчас – у меня друг умер. Год бороду носить надо. В августе уберу… И с Гаджимагомедовой договориться не хочет. Нет, и всё слово. Строителей тут разгонял, мало совсем до драки осталось. А если б драка, то страшно бы стало. Все драться готовы.

– М-да…

Бородач говорил долго, много, иногда, как и в случае с Михаэлем, я переставал понимать, что говорит (горячась, он, кажется, переходил на свой язык, а временами отключался мой слух). Но приходилось стоять, – а что было делать? куда идти? – прикладываться к бутылке (пиво было теплым и каким-то выдохшимся), кивать, делать вид, что я весь внимание… Приятель Вахида сидел на корточках, вид у него был отстраненный – он явно убивал время минуту за минутой.