Арабо-израильские войны. 1956, 1967 - Шабтай Тевет

Возможно, индивидуальность вкусов в отношении чулочно-носочных изделий являлась выражением еврейского бунта против дисциплины и единообразия в форме. Но генерал Элазар решил, что армия будет носить носки одного цвета. В сентябре 1962 г. грянул гром. Генерал Элазар издал приказ, в соответствии с которым «устанавливалась единая форма обуви и носков». Приказ определял, что на службе, в полевых условиях военнослужащий обязан носить ботинки «Тип 2» (черные, кожаные, выдаваемые в ЦАХАЛе) и шерстяные армейские носки. Исключение могло делаться для солдат в казармах или для находящихся в отпусках, в этих случаях генерал Элазар готов был разрешить им ношение другой обуви и других носков, если это будут: 1) туфли черные, простые и без отделки; 2) носки — черные.

Генерал Таль на черных носках не остановился — обязал носить форму вообще. Желая особо выделить бронетанковые войска, он даже хотел, чтобы разработали специальный головной убор для служивших в них девушек, отличавшийся от принятого в Женском корпусе. Однако полковник Стелла Леви, командир Женского корпуса, не согласилась. В этой битве полковник Леви победила, и генералу Талю пришлось капитулировать. Через два месяца после того, как он занял пост командующего бронетанковыми войсками, он бросил затею с головными уборами и никогда больше к ней не возвращался. Но он все-таки выиграл битву за цвет хаки. Генерал хотел видеть всех своих людей только в хаки одного оттенка и запретил использование элегантной армейской формы, сделанной из дакрона цвета светлого хаки. Он разрешал ношение только хаки оливкового цвета. В полевых условиях дозволялось ношение только формы «Тип 8», и запрещались двухцветные хлопчатобумажные комбинезоны парашютистов, равно как и любые другие типы формы, принятые в других частях ЦАХАЛа.

Затем генерал принялся внушать личному составу бронетанковых войск, что приказ должен выполняться просто потому, что это приказ. Ничто, казалось, не настраивало общественное мнение против командующего, как это требование. Сначала протесты выражались довольно мягко и исходили только от солдат. Они чувствовали себя обманутыми, поскольку ни в каких других частях никого не волновало, как застегнут ремень и как зашнурованы ботинки. Скоро, однако, недовольство стилем руководства генерала Таля стало проявляться и среди офицеров, которые не разделяли его взглядов на задачи ЦАХАЛа и методы обучения людей.

Израильское общество в значительной мере проникнуто идеологией кибуцев. Кибуц — коммуна свободных людей, коллектив, где никто никого ни к чему не принуждает, но спокойно и аргументировано апеллирует к здравому смыслу, объясняя и убеждая. Кибуцы стоят за внутреннюю дисциплину человека, которая ведет членов общины к единству действий через согласие и понимание каждого индивидуума, и отрицает любые формы принуждения. Хагана, из которой произрос и развился ЦАХАЛ, была проникнута идеологией коллективизма. Многие из офицеров Хаганы являлись членами кибуцев или же одобряли их образ жизни. Пальмах, ударные войска Хаганы, а позднее во время Войны за независимость — лучшие бригады ЦАХАЛа, выросли и были обучены в духе кибуцев. Во многих армейских частях члены кибуцев показали себя отличными командирами и оставили отпечаток духа сельских общин в своих подразделениях и в памяти подчиненных.

Точка зрения генерала Таля заключалась в том, что оперативная (действие в условиях боя), административная (субординация) и церемониальная дисциплина (внешний вид, ритуалы) не разделимы, и он настаивал на укреплении дисциплины, вызывая неудовольствие и тревогу как в армии, так и вне ее. Поборники внутренней Дисциплины в особенности беспокоились о традициях и миссии армии, и генералу Талю пришлось растолковывать ход своей мысли более основательно. Во-первых, он объяснил, что не считает существующие традиции особенно ценными, чем вызвал немалое удивление, поскольку в Израиле ЦАХАЛ обычно рассматривался как национальное и общественное достояние. Когда министром обороны был Давид Бен-Гурион, армия оказывала помощь в устройстве лагерей для новых иммигрантов, обучала их грамоте. Даже теперь Женский корпус являлся поставщиком гражданских учителей в поселения новых иммигрантов. ЦАХАЛ всегда более всего восхваляли за подобного рода деятельность. И вдруг генерал Таль заявляет, что армия является только средством обеспечения национальной безопасности. Даже критики генерала Таля считали, что он шутит, говоря, что готов унижать и морить голодом солдат, если ему докажут целесообразность такого метода в деле укрепления национальной безопасности Израиля. Как он высказался: «Если подобный подход послужит достижению цели, я буду приветствовать это, поскольку, по моему мнению, отношение к индивидууму вторично по сравнению с безопасностью Израиля. Однако, чтобы индивидуум по-настоящему чувствовал себя важной частью организации, он должен ощущать моральный долг, свою тождественность и сопричастность этой организации, что должно быть настолько же естественно, как потребность в пище, воде и одежде. Поэтому мы не нуждаемся в индивидуумах, выполняющих свои обязанности неохотно, но приветствуем энергичных, воспринимающих задачи обеспечения безопасности с энтузиазмом. Вот почему так важен моральный дух, и особенно важно для его поддержания понимание солдатом того, что справедливость в армии есть».

Генерал Таль боролся за укрепление дисциплины в бронетанковых войсках, чтобы провести в жизнь свою концепцию военной службы, навлекая на себя такое же раздражение, как если бы речь шла о свободе вероисповедания. Вновь и вновь генералу приходилось разъяснять собственные слова. «Где в полевых условиях нет дисциплины, — говорил он, — каждый изобретает собственные правила ведения военных действий. Если командир случайно замечает, что способен стрелять метко, целясь через ствол орудия, вместо того чтобы использовать прицел, он немедленно решает, что открыл уникальную систему, с которой скоро будет знакомиться новое поколение танкистов. Такой молодой офицер не в состоянии понять, что то, что кажется ему «открытием», срабатывает лишь в определенной ситуации, и что его «открытие» уже давно известно тем, кто писал скучные пособия по ведению танкового боя». Генерал Таль мог бы подытожить все свои речи словами: «Сколько евреев, столько и военных доктрин». Иными словами, запретил изобретение собственных правил ведения боевых действий и сделал это вскоре после вступления на пост. В соответствии с этим приказом, офицер, вносящий любые изменения в концепцию ведения танковой войны, будет в итоге уволен. «Изобретательность и инициатива? Всегда пожалуйста! Но только через штаб бронетанковых войск».

Хотя генерал Таль всего лишь запретил обсуждать приказы, его критиками это воспринималось чуть ли ни как покушение на свободу самовыражения личности. Его обвиняли в стремлении роботизировать израильскую молодежь. Эта реакция являлась еще одним аспектом дилеммы, перед которой оказались евреи Израиля с того момента, как Израиль стал суверенным государством, борющимся за свое существование. Люди, выросшие в традициях личной свободы и отсутствия иерархии, для которых социальная справедливость — высшая ценность, вдруг оказались в замешательстве. Ради собственного существования они должны воевать с теми, кто стремится уничтожить их. Максима: «Поднимись и убей того, кто пришел поработить тебя» — не является законом справедливости, но всего лишь олицетворяет инстинкт самосохранения, и хотя евреи повторяли ее много сотен лет, они не проводили ее в жизнь никогда и нигде, кроме как в государстве Израиль. В большинстве случаев в прошлом евреи ценили веру выше жизни. Предки генерала Таля отдали свои жизни за веру — бросились в пылавшую синагогу — и ни разу не взяли в руки даже кухонного ножа, чтобы защитить себя во время погромов в Восточной Европе. Непоколебимость в вере превалировала над инстинктом самосохранения. Но их потомок, генерал Таль, ставший профессиональным военным, должен был отстаивать право своего народа не только на свободу, но и на существование, и был готов к тому, чтобы подчинить этой цели ценности, ради которых жертвовали собой его предки.