Кроха - Эдвард Кэри

– Вот мое счастье, оно в этой кровати. Счастье мое! Моя жизнь! Надо ее подпереть. Левая сторона слаба, но правая – здорова! А теперь у меня будет и то и другое, Мари, и левая ее часть, и правая!

Вдова лежала неподвижной горой, устремив глаза в потолок, покуда в комнатах по соседству с ее спальней постепенно воцарялись беспорядок и запустение.

Небесное ложе доктора Джеймса Грэма

Есть здания, которые, какая бы судьба их ни постигла, будь они заброшены, или перекрашены, или оставлены как есть, или сданы новым съемщикам, кто перевернул в них все вверх дном, все равно сохраняют свой характер. Таким был дом, откуда выехало заведение доктора Джеймса Грэма. Доктор Грэм покинул бульвар дю Тампль и бежал в родную Шотландию, но какая-то частица, какой-то аромат, какой-то важный след от него остался. Возможно, это было томление, возможно, похоть, как бы там ни было, его дух не выветрился даже после отъезда. Вывеска НЕБЕСНОЕ ЛОЖЕ ДОКТОРА ГРЭМА – СДАЕТСЯ красовалась напротив нас, на противоположной стороне бульвара, и в те скучные утра и дни я частенько просиживала у окна и всматривалась в брошенное здание. На фасаде болтались ошметки двух силуэтов – мужчины и женщины – оба без одежды. Я не отрываясь смотрела на эти призрачные фигуры.

Подошел Эдмон и присел рядом. На него падал свет из окна.

– Эдмон, – проговорила я. – Эдмон, я тебя так отчетливо вижу.

– Мари, Мари, – отвечал он. – Как же я рад, что ты тут.

Он взял меня за руку. Мы сидели у окна рядом и внимательно разглядывали заведение доктора Грэма. И я подумала, каково там внутри.

Туманным вечером мы пересекли пустынный бульвар и приблизились к дому доктора Грэма. Мы быстро миновали грязную мостовую между нашими домами, ведомые двумя силуэтами на стене. Встав на цыпочки, чтобы заглянуть внутрь, поначалу ничего не увидели. Только темноту. Обойдя вокруг здания, мы наткнулись на дверь, которую легко вскрыли палкой, и вошли в дом. Мы даже отважились зажечь свечу. Проникнув внутрь через черный ход, мы оказались в той части здания, которая, как стало сразу понятно, не предназначалась для посторонних. Мы двинулись вдоль гримерных заведения доктора Грэма. На полу валялись осколки разбитых зеркал, заношенные нижние юбки, баночки с румянами. Нашлась записка, нацарапанная на клочке пожелтевшей бумаги: «Встретимся в кафе Рампоно? В обычное время?» И подпись: «Изголодавшийся Виктор».

Мы долго шли по тусклому коридору, погружаясь все глубже в нутро здания. Почему здесь такой спертый воздух? И что за запах? Пахло то ли мускусом, то ли неведомыми мне восточными специями. Так мы добрались до фойе и остановились, чтобы прочитать надпись краской на стене:

– Эдмон, – предложила я, – давай совершим это путешествие самостоятельно, шаг за шагом, как здесь написано? Давай будем вести себя так, словно это заведение сегодня вечером снова распахнуло двери для зрителей?

– Да, Мари, – ответил он.

– Хорошо, – и я прочитала вслух новые слова: «Смелее, приобщитесь к новому влиянию необузданной музыки и пьянящих благоуханий!»

Мы вошли в помещение, все стены которого были расписаны обнаженными фигурами, стоящими почти вплотную друг к другу. Освещаемые трепещущим пламенем свечи Эдмона, они, казалось, извивались в танце.

«МУЗЫКА СМЯГЧАЕТ СЕРДЦА СЧАСТЛИВОЙ ПАРЫ, ПРЕВРАЩАЯ ЕЕ В ВОПЛОЩЕНИЕ ЛЮБВИ И ГАРМОНИИ», – гласил начертанный вверху лозунг.

– Нам надо представить, Эдмон, что здесь звучит музыка!

– Да, Мари! – прошептал он. – Я, кажется, ее слышу.

Мы стали подниматься по лестнице, скользя ладонями по перилам, обитым дутым шелком. Лестница вывела нас к большой двери с надписью:

Что Эдмон и сделал. Но мы оказались не перед Небесным ложем доктора Грэма, а в передней. Там нам предстояло отворить еще одну дверь, над которой размещалась очередная надпись:

ХРАМ ГИМЕНЕЯ

Ниже шли дальнейшие указания: «А сейчас позвольте моим слугам забрать ваши вещи, которые потом, когда все завершится, вам вернут сладостно благоухающими. А ТЕПЕРЬ ТИШИНА! Не говорите ни слова!»

Свеча в руке Эдмона задрожала сильнее прежнего, но когда я протянула к нему руку, чтобы успокоить, то заметила, что и моя тоже дрожит. Мы продолжали читать:

Эти слова имели столь приказную интонацию, что хоть мы и трепетали от страха, но не смогли их ослушаться и принялись, словно в состоянии гипнотического сна, снимать друг с друга одежду: дрожащими пальцами мы расстегивали пуговицы и развязывали ленты, и наши одеяния падали на пол, при этом мы оба судорожно ловили губами воздух. Части тела Эдмона, ранее скрытые под одеждой, теперь предстали моему взору, и он прошептал:

– Мари, у тебя такие маленькие соски и стоят торчком! Я об этом никогда не думал.

Я промолчала.

А Эдмон продолжал:

– Они такие милые!

И тогда я нежно проговорила:

– Тссс! – потому как заметила еще одно уведомление:

Но мы слышали не музыку, а лишь гулкое биение наших сердец. Эдмон, шагнув вперед, отворил дверь, за которой оказалась плотная шелковая портьера, и на ней было начертано очередное строгое указание: