Семейная книга - Эфраим Кишон

— Карликовый терьер, и он — женского рода.

Волосатый доктор перебрался к нашему столу, привлекая публику в пределах слышимости:

— Однообразное питание приводит к тяжелым заболеваниям; помимо углеводов, собака должна получать также пищу, богатую белками.

Эти белки вывели меня из себя. Ну откуда ему знать, что хочет наша собака?

— По мне, — ответил я этому подлому ветеринару, — пусть это будет хоть еда с низкой дополнительной стоимостью, но это моя собака — чем хочу, тем и кормлю. Пожалуйста, — обратился я к Циону голосом, не оставляющим никаких сомнений в моих намерениях, — заверните шницели отдельно!

Ветеринар содрогнулся, как будто его стегнули конским кнутом по лицу. Он отошел от нашего столика, полностью отравив атмосферу вокруг. Через несколько минут вернулся Цион со шницелями, завернутыми с большой тщательностью в газету.

— Да что это такое? — набросился я с криком на этого идиота. — У вас что, кульков нет?

— Я не искал, — смутился он, — а что?

Ну вот еще, «а что?». Поди теперь объясни этому проклятому ресторатору — как же я могу съесть на ужин кусочек шницеля, который был завернут в козни президента Асада месячной давности?

Всю эту гадость мы выбросили по дороге, тяжело дыша. Но, как говорится — собака лает, а караван идет. На следующей неделе мы уже принесли с собой новенькие блестящие кульки. Подлый ветеринар сидел неподалеку и трясся всем телом от дикой ненависти к нам.

Мы впервые получили от идиота Циона гигиенический пакет со шницелями, годными для домашнего употребления. Праздник Шницелей продолжался в нашем доме три дня и три ночи. Выяснилось, что превосходные шницели с течением дней становятся вкуснее, как благородные вина. Мы ели их вечером, в обед на следующий день и еще на следующее после этого утро. Это было просто какое-то шницельное опьянение. Мими распростерлась на полу, глядя на наше обжорство печальными глазами, но к шницелям так и не притронулась…

Кризис настиг нас недели через четыре. Медовый месяц с бесконечными шницелями подошел к концу, как и все на свете. Шницели приобрели привкус обыденности. В конце февраля жена встала и заявила:

— Эфраим, мне это надоело…

Мне тоже.

В ресторане теперь мы заказывали другие блюда, у Мартина, но добрый и глупенький Цион по-прежнему приносил нам в конце трапезы полный кулек шницелей, бывших в употреблении.

— Это для собаки, — шептал он с величайшей почтительностью, — только шницели, и отдельно!..

Каждую субботу мы ломали голову — как избавиться от этой ненужной гадости. Нельзя же просто разбрасывать мясо по улицам, рано или поздно это обнаружат и напишут обо мне статью на три колонки под гигантским заголовком: «Писатель или мясник?» Однако как же нам было остановить выходящую из берегов щедрость этого дурака Циона? Вот где собака зарыта.

— Цион, хватит, — сказали мы в ту волнующую субботу, — собака умерла.

Мы опустили головы, Цион пожал нам руки в немом соболезновании. В конце зала вскочил ветеринар и начал орать.

— Я же вас предупреждал! — вопил он с багровым от гнева лицом. — Вот так убивают домашних животных!

Мы молчали, поджав хвосты, как ягнята в духовке. Мой сын Рафаэль пробормотал что-то насчет того, что несчастную раздавил автобус, ох уж эти водители, но это лишь подлило масла на ветеринара.

Мы спаслись бегством домой, на этот раз без пакета со шницелями, замученные терзаниями профессиональных убийц. Если сейчас мы найдем Мими, распростертую без чувств на пороге дома, говорили мы друг другу в ужасе, это будет страшным наказанием за содеянное. Однако радостный лай вернул нам душевное спокойствие. Мими уцелела.

Теперь мы живем без шницелей и без проблем. Наше настроение улучшается. А вчера, в вечерней тишине, жена обратилась ко мне бесцветным голосом:

— Так мы идем в субботу к Циону?

Я медленно повернул голову и увидел в ее глазах будущее. Мою супругу снова тянуло к долгоиграющим шницелям. Но ведь мы уже убили собаку. Что же дальше? Новый щеночек, глупенький такой?

Уважение к гостям — это высший класс на Востоке. Многие знают, что араб, гордый сын пустыни, пальцем не тронет даже злейшего врага, а угостит его фалафелем. Я, со своей стороны, не столь душевно щедр, как бедуины, к тому же я терпеть не могу Шпигелей, которые регулярно нас навещают.

Вообще-то я ничего против них не имею. Он — человек культурный и молчаливый, а она — веселая и преисполненная жизни. Оба они — добропорядочные граждане, работающие и уклоняющиеся от уплаты налогов, как все. Единственное, что вызывает мой гнев по отношению к ним, — это то, что они к нам иногда заходят. Мы никогда не приглашаем их, поэтому они приходят без всякого приглашения и обрушиваются на нас внезапно, как ливень. Разумеется, когда они уже сидят у нас, то мы подаем им чай, беседуем на разнообразные темы и обсасываем всяческие проблемы до 2–2.30 ночи, а после их ухода не можем отделаться от ощущения, что убили время зря…

Региональное напряжение становится порой невыносимым. Например, сидим мы дома за сытным ужином и вдруг в один голос выдыхаем:

— Шпигели!

И вот они уже здесь. Всегда без приглашения (они даже не замечают, что мы никогда у них не бываем) и всегда без всякого повода. Мы пьем с ними чай и разговариваем до 2–2.30.

Когда-то мы думали, что на частоту их посещений влияют фазы Луны, а может, экономические факторы, но быстро разочаровались в обеих гипотезах. Тем временем, наши инстинкты обострились, как у животных в джунглях. Бывало, подойдет жена к окну и вращает глазами:

— Небо облачное — Шпигели сегодня вечером нагрянут.

Или я вдруг припоминаю:

— Кран всю ночь капал — к Шпигелям.

Однажды туманным вечером я побледнел как мел.

— Покалывает в левом колене, — проворчал я, и мы тут же отправились в кино. Там-то мы их и встретили.

Трудно объяснить это загадочное явление. Вот недавно тоже — коты орали под нашими окнами. Мы с женой обменялись понимающими взглядами, я тут же сунул в нос вату и позвонил Шпигелям.

— Я только хочу сказать, — прогнусавил я, — что мы оба жутко простужены.

— Ну тогда мы придем, — ответила госпожа Шпигель, — мы ведь тоже простужены и поэтому не хотели навещать вас сегодня вечером. Но раз уж у вас все равно насморк…

В последнее время мы перешли на подпольное положение. Мы сидим дома, не зажигая света и не двигаясь; при стуке в дверь сердца наши начинают колотиться и мы прислушиваемся к происходящему снаружи, затаив дыхание.

И вот позавчера они пришли — стучали, топтались под дверью. В конце концов мы услышали облегченный выдох госпожи Шпигель:

— Слава Богу, их нет дома.