Яков Блюмкин. Ошибка резидента - Евгений Матонин

Дело было явно тухлое, однако бывшую жену Блюмкина все равно приговорили к десяти годам лишения свободы, из которых она отсидела четыре. В 1955 году ее реабилитировали. Сохранился черновик ее заявления в райсобес (написанный уже после реабилитации), который разыскал Ярослав Леонтьев.

Татьяна Файнерман-Блюмкина умерла в Москве в 1970-е годы. Она стала «жертвой века». Если ее муж выбирал свой путь сознательно и действовал решительно, то она оказалась заложницей принятых им решений…

О сыне Блюмкина Мартине известно еще меньше. По словам его матери, записанным в протоколе допроса, в 1950 году он служил офицером в армии. По некоторым данным, женат он был дважды и от первого брака у него имелся сын — внук Блюмкина. Дожил Мартин Блюмкин как минимум до 70-х годов прошлого века.

Борис Бажанов пишет, что попросил Блюмкина поселить у него брата Якова Свердлова (умершего в 1919 году). Блюмкин сказал, что он «будет счастлив». Так Герман Свердлов поселился у Блюмкина. Эта история получила продолжение.

По утверждению Бажанова, вскоре Блюмкина вызвал к себе в кабинет заместитель председателя ОГПУ Ягода и поручил установить наблюдение за секретарем Сталина. «Бажанов ненавидит ГПУ, мы подозреваем, что он не наш, выведите его на чистую воду», — якобы сказал ему Ягода. Однако Блюмкин вскоре выдвинул свою идею — поскольку его двоюродный брат Аркадий Максимов общается с Германом Свердловым и они живут в одной квартире, то надо поручить Аркадию собирать информацию с помощью Свердлова о Бажанове. К тому же Герман Свердлов и Борис Бажанов — почти друзья.

Идея понравилась, и двоюродный брат Блюмкина Максимов якобы начал шпионить за Бажановым. Как утверждает Бажанов, перед своим отъездом в Среднюю Азию он (уже задумавший побег в Персию) решил «созорничать» и предложил Максимову поехать с ним. Тот согласился, а его кураторы в ОГПУ дали согласие на эту поездку, поскольку он мог информировать органы о поведении Бажанова. Ну а рано утром 1 января 1928 года Бажанов сбежал в Персию. Максимов бежал вместе с ним. «Меня же расстреляют за то, что я вас упустил», — сказал он.

В августе 1928 года бывший секретарь Сталина и двоюродный брат Блюмкина прибыли в Париж. По некоторым данным, Яков увиделся с Аркадием Максимовым через год. Там же, в Париже.

Пока Блюмкин подавлял восстание на Кавказе, ссорился с Есениным и обживал свою новую квартиру, в партии по-прежнему шли «дискуссии». В октябре 1924 года Троцкий — в качестве предисловия к третьему тому его собрания сочинений — опубликовал статью «Уроки Октября». В ней он описал историю разногласий в руководстве партии от февраля до октября 1917 года. И совершенно некстати для тогдашних партийных лидеров напоминал о том, что Зиновьев и Каменев выступали против восстания в Петрограде, о статьях Каменева и Сталина в «Правде» весной 1917 года, которые, по его мнению, были близки к позициям меньшевиков и противостояли ленинским позициям. Напомним, что Зиновьев и Каменев сомневались в успехе восстания и даже высказались об этом печатно в газете «Новая жизнь» буквально накануне выступления большевиков.

Приведенные факты били и по самой «тройке», и по ее ближайшему окружению. Правда, Троцкий специально оговаривался: «Разумеется, разногласия 1917 г. были очень глубоки и отнюдь не случайны. Но было бы слишком мизерно пытаться делать из них теперь, спустя несколько лет, орудие борьбы против тех, кто тогда ошибался. Еще недопустимее, однако, было бы из-за третьестепенных соображений персонального характера молчать о важнейших проблемах Октябрьского переворота, имеющих международное значение».

Ответный удар Троцкому нанесла редакционная статья «Правды» — «Как не нужно писать историю Октября (по поводу выхода книги т. Троцкого „1917“)», написанная на самом деле Бухариным. Затем в «Правде» были опубликованы текст доклада Каменева на собрании членов МК и московского партийного актива «Ленинизм или троцкизм?» (на следующий день он повторил его на совещании военных работников), речь Сталина на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС «Троцкизм или ленинизм?» и статья Зиновьева «Большевизм или троцкизм?». Затем появились сборники «За ленинизм» и «Ленин о Троцком и троцкизме. Из истории ВКП(б)».

Статья Троцкого была названа «грубым извращением истории большевизма и истории Октябрьской революции», «попыткой подменить ленинизм троцкизмом», который «является не чем иным, как одним из видов меньшевизма». 19 ноября 1924 года «Правда» отмечала, что «своим выступлением т. Троцкий вновь ставит партию перед опасностью дискуссии». Троцкому припомнили его небольшевистское прошлое и переругивание с Лениным еще до революции.

Сталин в этой «дискуссии» заявил, что хотел бы заняться «разоблачением некоторых легенд, распространяемых Троцким и его единомышленниками» «об особой роли Троцкого в Октябрьском восстании». А те книги, в которых роль Троцкого все-таки отмечалась, назвал «арабскими сказками». Сегодня может показаться странным, что в число «сказок» были включены и знаменитые «Десять дней, которые потрясли мир» Джона Рида. До XX съезда КПСС эта книга не переиздавалась.

Эта партийная «война компроматов» получила название «литературной дискуссии». Однако против Троцкого и его сторонников была развернута мощная и далеко не только литературная обличительная кампания. Почти два месяца газеты печатали резолюции парторганизаций со всех концов страны, клеймившие Троцкого.

К январю 1925 года его «проработка» достигла апогея. Были, конечно, и отдельные выступления в его поддержку — например, в Смоленске прошла небольшая демонстрация студентов под лозунгами «Да здравствует председатель Совнаркома тов. Троцкий!» — но они уже никак не влияли на события.

Сам «лев революции» опять вел себя пассивно и молчал. В конце 1924 года в беседе с рабочими одного из московских заводов он сказал, что если бы знал, что книгу так раздуют и разведут такую кампанию, то никогда бы ее и не выпустил. «Если бы со мной они переговорили, — добавил Троцкий, — то мы сговорились бы, может быть».

Семнадцатого — двадцатого января 1925 года проходил объединенный пленум ЦК и ЦКК. Троцкий в нем не участвовал из-за болезни. Незадолго до пленума он направил в ЦК заявление, в котором просил освободить его от обязанностей председателя Реввоенсовета. Он писал, что готов в будущем выполнять любую работу по поручению ЦК на любом посту и вне всякого поста в условиях партийного контроля.