Лето злых духов Убумэ - Нацухико Кёгоку

– Судя по всему, существует. Потому что тамошние старики утверждают, что Куондзи исстари убивали младенцев… что уж теперь говорить, прошлого-то уже не исправить… так-то. Ну-у, как ты и сказал, все это, пожалуй, основанная на суевериях и предрассудках дискриминация. Потому что подобные разговоры не подтверждаются никакими доказательствами. Но все же… как бы то ни было, не слишком ли хорошо все сходится? У меня от этого мороз по спине. А если в наше время действительно есть семья, которая делает подобные вещи, этого нельзя так оставить. Разве я не прав? В конце концов, здесь не деревня Сануки времен эпохи Эдо. Мы ведь находимся в Токио – столице Японской империи!

– Мы находимся в Токио, где одержимость продолжает жить и процветать, – заметил Кёгокудо. – Она находит отражение даже в словах, которые мы используем, говоря об удаче. В выражениях «сегодня мне не везет» или «ко мне снова пришла удача» слово «цуки», обозначающее удачу, в действительности является производным от глагола «цуку» – «овладевать» применительно к злому духу. «Нечто овладело мною» – вот каков смысл этих выражений. Этот же иероглиф входит в слово «цукимоно», обозначающее одержимость злым духом или самого злого духа, овладевшего человеком. Иными словами, это сокращение от выражения: «Мне стал подвластен дух лисы и принес мне удачу». Когда кто-то выигрывает в азартной игре или выручает большую сумму, говорят, что этот человек на время стал хозяином некоего овладевающего людьми духа – «цукимоно», который сослужил ему службу, и он стал единоличным владельцем всего богатства. Иными словами, так говорят не только деревенские жители.

– И на основании подобных… подобных причин вы обвиняете семью в убийствах! Я не могу с этим согласиться! – снова вспылил я.

Это чувство… оно было иного рода, нежели тот гнев, который я испытал вчера по отношению к Энокидзу. Разве вчера я разозлился не на нелепое поведение и абсурдный подход Энокидзу, противоречивший здравому смыслу? Но сегодня было иначе. Никто не говорил и не делал ничего нелогичного и несообразного. Так что же тогда так вывело меня из себя? Разве я злился не из-за того, что все могло обернуться неблагоприятным образом для членов семьи Куондзи – в особенности для Рёко? Но если это было так, то я…

– С чего это он так взбесился? – спросил Киба пронзительным от раздражения голосом.

Кёгокудо ответил ему со своим обычным хладнокровием:

– У него есть либо какая-то личная обида, либо он охвачен справедливым негодованием – трудно распознать, в чем именно тут дело.

– Разумеется, это справедливое негодование. Разве все это – не более чем ни на чем не основанная дискриминация? Представитель государственной власти, на столь зыбких основаниях делающий из обычных горожан подозреваемых, – это можно было представить в прошлых веках, но не в наше время! Разве это не игнорирование фундаментальных прав человека, не самое грубое и бесцеремонное попрание принципов демократии?!

«Нет. Я вышел из себя не по этой причине».

Однако с моих губ сами собой слетали мысли, согласовывавшиеся с общепринятым здравым смыслом, но противоположные моим чувствам.

– Ну так что, Кёгокудо? – требовательно спросил я у своего невозмутимого друга. Но тот и тогда не выказал признаков волнения.

– В точности как ты и говорил, это глубоко укорененная гнусная и вредная традиция, имеющая общее происхождение с расовой дискриминацией и дискриминацией по тому принципу, из какого региона страны происходит тот или иной человек. Это то, чего быть не должно, и нам следует приложить все усилия, чтобы покончить с этим. Однако осознание существующего положения дел – это другое. Не понимая ситуации, невозможно ее улучшить, и нельзя закрывать глаза настолько, чтобы приходилось искажать историческую и культурную действительность. Заменив «одержимость духом лисы» на «состояние транса», а саму «одержимость» – на «невроз», мы можем осовременить наше понимание, но предубеждения и предрассудки от этого никуда не денутся, и проблема останется нерешенной. Если трезво вглядеться в текущее положение дел, то можно увидеть, что старые традиции, наполненные предубеждениями и предрассудками, остаются непоколебимыми. И вот на подобной почве происходит дело семьи Куондзи, – произнес Кёгокудо монотонным голосом.

«Да, конечно, так и есть. Я это понимаю!»

Киба сложил свой веер, скрестил руки на груди и вздохнул. Затем посмотрел на меня и сказал:

– Ну-у… ваш разговор чересчур уж сложный. Сэкигути, а какое решение ты видишь для этого дела? Вне всяких сомнений, члены семьи Куондзи подвергались беспричинным притеснениям и пали жертвами предрассудков – это, так сказать, трагедия семьи. Да уж, из поколения в поколение вплоть до сегодняшнего дня весь мир смотрел на их предков и на них самих через очки, окрашенные кровью. Но я тебе скажу, что не следует путать одно с другим. Какой бы несчастной семьей они ни были, это не является доказательством того, что все Куондзи – добродетельные и добропорядочные люди, не имеющие никакого отношения к происшествию. Предположим, что, как ты утверждаешь, все они не лгут и та комната, в которую вошел их зять, ставший приемным сыном, действительно была заперта и из нее не было выхода. При таком условии есть ли реалистическое объяснение случившемуся? Ни один человек не может просто бесследно исчезнуть, это абсолютно невозможно…

– Если использовать определенные лекарственные средства, это вовсе не невозможно.

– Не сбивай меня с толку своими разговорами, Кёгоку. Так или иначе, Сэкигути, если мы примем твою позицию, то либо этот приемный сын рассеялся подобно дыму, либо он укутался в плащ-невидимку тэнгу, стал невидимым и скрылся.

– Это просто великолепно, данна. Ну конечно, у него был плащ-невидимка крылатого духа гор тэнгу – как это проницательно… Далее логично было бы предположить, что Фудзимаки пошел по пути человека-невидимки Герберта Уэллса. Это тоже подходит. Возможно, он все еще находится в той клинике. Не спеша бродит по коридорам и палатам, кормит лабораторных мышей… и именно он вырвал разоблачающие его страницы из собственных дневников. Да, это замечательная идея. – Кёгокудо произнес все это неподдельно веселым тоном и рассмеялся.

Однако Киба, оставаясь непроницаемо серьезным, в молчании угрожающе смотрел на меня своими маленькими глазами.

– Как бы там ни было… нет, определенно мое расследование зашло в тупик, – признался я. – Но твоим логическим рассуждениям и умозаключениям недостает решающих доказательств, данна. У тебя недостаточно информации, чтобы делать подобные выводы. Я это хочу сказать.

– Что ж, ты порядком смягчил свою точку зрения. Сэкигути-кун, я могу быть пристрастным, но ты ведешь себя немного странно. Или есть какие-то особые обстоятельства? – спросил Кёгокудо.

Я не знал. Было ли что-то подобное?

Особые обстоятельства или нечто в этом роде…

«Школьник-сан… Поиграем?..»

В тот день я…

Я…

– Ладно! – внезапно громким голосом произнес Киба, прервав мои мысли. – Раз уж ты так далеко зашел в своих размышлениях и так глубоко в это вовлечен, – как насчет того, чтобы продолжить вести расследование вместе? Я тоже не могу не считаться с тем, что я здесь узнал.