Вечный человек - Гордон Диксон

— А где в этот момент были лааги? — спросил Джим.

— В корабле, конечно, — сказал Моллен. — Они отправились внутрь, как только мы послали людей в скафандрах установить для них экран и клавиатуру. Мы решили, что они будут наблюдать за происходящим на экранах корабля. Так или иначе, техник повторял то же самое послание снова и снова.

— И что было дальше, сэр?

— Один из лаагов вышел к клавиатуре, несколько часов изучал систему клавиш и наконец набрал послание, которое мы не в состоянии были расшифровать.

— И техники застряли.

— Нет, они поняли, в чем дело. Они послали другое сообщение, в котором говорилось: «Мы хотим поговорить с вами с помощью этого», и экран показал некоторые символы искусственного языка, который мы разработали для налаживания контакта между людьми и лаагами. Им эта идея пришлась по душе, и дальше уже мы работали как с лабораторными животными, только очень умными, конечно.

— И все получилось? — спросил Джим.

— В каком-то смысле да. Искусственный язык, как ты сам понимаешь, очень ограничен. Но теперь мы добавляем движения фигуры лаага, когда символы не передают то, что мы хотим сказать, или если нам кажется, что мы достаточно хорошо понимаем жест и можем употребить его по назначению. Лааги это заметили и стали исправлять наши ошибки, и с тех пор у нас начался прогресс.

— И как далеко зашел этот прогресс?

— Мы, конечно, только начинаем учиться с ними разговаривать, — объяснил Моллен. — Никто не знает, сколько это займет, но должен заметить, что эти лааги очень активно с нами сотрудничают. Как только один встает из-за клавиатуры, другой за нее садится.

— Разумеется, — сказал Джим.

— Почему разумеется? — с любопытством поинтересовался Моллен.

— Потому что они живут ради работы. Я говорил об этом в отчете, и Мэри наверняка сказала то же самое. Если бы вы подольше продержали их в плену без всяких занятий, они бы, наверное, умерли. А теперь вы дали им повод для жизни.

— Так или иначе, — сказал Моллен, — скоро мы сможем с ними разговаривать, и тогда начнется настоящая работа.

— Заставить их осознать, что нет смысла изматывать себя войной, которая ни одной из наших рас не принесет никакого толка?

Моллен внимательно посмотрел на него.

— Да ты это, похоже, уже обдумывал, — сказал он.

— У меня на это были месяцы, — сказал Джим. — Научиться общаться с лаагами — это одно. Заставить их видеть дело по-нашему может вообще оказаться невозможным.

— Ты, да вдруг пессимист? — удивился Моллен. — Это что-то новенькое.

— Я не пессимист, а реалист. Мы людей между собой-то не могли заставить договориться, пока не началась война с лаагами и нам всем не пришлось сотрудничать. А образ мыслей лаагов отличается от нашего куда больше, чем у любого человека. И потом, вряд ли они изменят свой образ мыслей просто потому, что мы им скажем что-нибудь. Лучший наш шанс — это продать им что-нибудь.

— Продать им что-нибудь? — Моллен с изумлением уставился на него. — Джим, откуда ты это взял?

— От Вопроса Первого и компании, — продолжил Джим, — Когда имеешь дело с одной расой инопланетян, то легко сделать массу ложных выводов. Если рас две, то из ошибочных выводов, которые они делают друг о друге, можно догадаться, где неверны наши собственные выводы.

— Мэри рассказывала про этих мыслелюдей, с которыми вы столкнулись, — сказал Моллен.

— Со всем уважением к Мэри, — сказал Джим, глядя на ее неподвижный затылок, — я думаю, она согласится, что с лаагами она эксперт, а с мыслелюдьми — все-таки я. Она даже сама как-то раз так сказала, верно, Мэри?

— Верно, — сказала Мэри, не двигаясь. — К нему стоит прислушаться, Луис.

— Я к кому угодно прислушаюсь, а уж к тебе и подавно, — сказал Моллен, откинувшись назад так, что кресло заскрипело и наклонилось под тяжестью его тела. — Но что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что лучший наш шанс в переговорах с лаагами — это предложить им сделку, где мы помогаем им найти новые миры для заселения, а они временно пытаются захватить наш.

— А, ты про то, чтобы дать им некоторые из тех миров, о которых вы договорились с мыслелюдьми.

— Пока еще не договорились, — сказал Джим. — Мы легко можем забыть, что лааги не так устроены, чтобы оставить наш мир в покое; и точно так же мы можем решить, что то, на что мыслелюди согласились сегодня, они одобрят и завтра. Оба этих убеждения о других расах могут быть ловушками, потому что они основаны на нашем образе мыслей, а не на их.

— Я не вполне тебя понял, — Моллен нахмурил брови.

— Помните, как мы удивлялись, почему иногда один корабль лаагов атакует целую эскадрилью, если наткнется на нее, а иногда целая их эскадрилья при таких же условиях разворачивается и бежит от одного нашего корабля.

— Да, и что из того?

— Ответ тут простой. Скажи ему, Мэри.

Мэри промолчала.

— Ладно, тогда я сам скажу, — продолжил Джим. — В обоих случаях пилоты-лааги делали то, что им приказано, а не то, чего требовали обстоятельства.

— Это же глупо! — воскликнул Моллен. — Слишком уж они умны, чтобы делать такие глупости.

— Нет, это не глупость. Это просто другой мир, другой способ мыслить. Если бы им предложили поступать по собственному усмотрению, они бы так и сделали. Но в случаях, о которых я говорю, им просто дали общий приказ. Их поведение не отличается от поведения человека, следующего приказам, когда лично он с ними не согласен, — с одним исключением. Лааг позволяет себе не соглашаться только при определенных условиях, и работа в эти условия не входит. А то, что относится к одному лаагу, относится ко всей их расе. Я хочу сказать, что лааги могут заселить миллион миров, если мы столько для нас найдем, и все равно продолжать попытки победить человечество и захватить Землю.

— Почему? — спросил Моллен.

— Потому что они за это уже взялись. Это работа, которую они начали, но не закончили.

— Ты хочешь сказать, что даже если обстоятельства делают их задачу ненужной, они все равно продолжат ее выполнять? — поинтересовался Моллен.

— Именно это я и хочу сказать, генерал. Окончание работы лааги не обсуждают. Это встроено в глубинную часть их мозга, так же как территориальный инстинкт — в нашу подкорку. Он так глубоко в нас заложен, что мы реагируем на него согласно моделям наших культур и не задумываемся, почему мы стоим на определенном расстоянии друг от друга при разговоре, смотрим или не смотрим людям в глаза, когда разговариваем с ними. А в разум лаагов встроено как факт, что жизнь имеет смысл только тогда, когда делаешь какую-нибудь работу. А работу не бросают, пока она не закончена. Для того чтобы ее закончить, можно использовать столько лаагов, сколько потребуется, но любой ценой работа должна быть закончена. Это раса, которая никогда не сдается и никогда не отступает, просто потому, что они не могут.