Нет кузнечика в траве - Елена Михалкова

– Кофе в участке был паршивый, – хрипло объяснила она, вернувшись.

Судя по цвету лица, Гаврилов был готов последовать ее примеру.

– Жена Андреаса все эти годы знала о происходящем. Знала и не вмешивалась. Она была смертельно запугана, конечно. Вы, Оля, должны себе представлять… Тела младенцев прятала Катерина – думаю, Андреас даже не интересовался, что она с ними делает. Они для него не существовали, разве что как досадная помеха. Катерина была уверена, что все они совершают преступление, – так оно и было, кстати, – и если об этом кто-то узнает, их всех посадят. Она не боялась за себя. Она боялась за мать. Младенцев она хоронила и ухаживала за могилой, а когда я наткнулся на нее, без труда меня провела. Не ждешь от такой диковатой девочки, что она будет виртуозно и убедительно лгать. Это не отменяет, конечно, того факта, что я идиот.

Чай совсем остыл. Илюшин выплеснул его в раковину, налил новый и снова начал греть ладони.

– Собственно, она провела меня два раза. Второй – с захоронением. А первый – когда заметила, как я рыскаю вокруг дома, и сообразила, что надо меня отвлечь. Она молодец. Большая умница, правда. Русских здесь часто видят на джипах. Она солгала, что вы, Оля, садились в большую черную машину, и я охотно пошел по ложному следу. Ваш друг детства Дмитрий Синекольский оказался тут очень кстати. Катерина, конечно, понятия не имела о его существовании, но в мою версию он вписался идеально.

– Как Белкин попал в Грецию? – спросил Гаврилов. – Без денег, без документов…

– Деньги у него были. Он ограбил Бурцева. К тому же не забывайте, он занял у кого-то из местных приличную сумму, которой с запасом хватило бы и на новый паспорт, и на новую жизнь. А вот с Грецией сложнее. У меня есть только одно объяснение. Николай когда-то был моряком, у него могли сохраниться прежние связи. Легально он пересек границу или нет, но в Греции он материализовался уже Андреасом Димитракисом.

– И сразу женился!

– Почти сразу.

– Он был очень красивый, – сказала Ольга, словно оправдывая Розу.

– Красивый и хитрый, – согласился Макар. – Сообразил, как использовать легенду о ведьме, и всячески поддерживал дурную славу вокруг дома. Никто не совался к нему. Одновременно он задобрил жителей деревни. Это все было не слишком трудно. А вот как он переправил к себе мать – это вопрос!

Ольга покачала головой.

– Не могу поверить, что Елена Васильевна прожила здесь еще столько лет! Мы все были абсолютно уверены, что она заблудилась в лесу и погибла.

– Не такой она была человек, чтобы заблудиться. Она не сомневалась, что рано или поздно сын заберет ее – знала с того момента, как якобы опознала его. Жена Николая Белкина могла ошибиться. А вот его мать – никогда. Ей было сразу ясно, что из бассейна вытащили кого-то другого, не ее сына. У меня начало проясняться в голове, когда я услышал от местного паренька, что он хорошо говорит по-русски, потому что провел много времени в компании двух девчонок. У Катерины очень чистая русская речь, почти без акцента. Можно было сообразить, что рядом с ней много лет разговаривали по-русски двое. Николай общался с матерью на родном языке. А когда мой напарник рассказал, что отец Белкина умер от отравления, все сошлось. Катерина упоминала, что сумасшедшая бабка, о которой никто и не думал, что она родная мать Андреаса Димитракиса, убила собственного мужа – отравила метиловым спиртом. Дальше мне оставалось только вспомнить, что я видел у нее в рюкзаке продукты, которые явно ей не были нужны. У нее дом в двух шагах. Можно было предположить, что она собирается куда-то далеко, чтобы рисовать… но ни мольберта, ни красок, ни холстов… Нет, она несла продукты кому-то другому. Кстати, как она ухитрилась провести вас этой жуткой тропой?

– Подталкивая в спину, – хмуро сказала Ольга. – Бежать мне было некуда, и в моих интересах было не спотыкаться. А потом мне еще и связали ноги.

– Она пыталась спасти и вас, и себя, и мать. Если бы не Роза, вас обеих уже не было бы в живых.

– Катерина сказала, что ее отец и мать разбились… Она даже не видела их…

– Там высоко, а внизу камни. Они действительно погибли сразу.

Ольга помолчала.

– Вы знаете, где его найти? – вдруг спросила она.

Илюшин понял, о ком она говорит.

– Нет. Но у менеджеров в отеле должен быть записан телефон.

– Мне его не дадут…

– Дадут. Скажите, что он обещал продать вам своего пса, но вы потеряли номер. Собаку зовут Мармадьюк.

Катерина

Я иду к морю под огромным небом, распростершим надо мной облачные крылья.

Что бы ни случилось, я иду к морю. Не знаю, как живут люди, у которых поблизости его нет. Возможно, они придумывают свое собственное море. В конце концов, оно вовсе не обязательно должно состоять из воды.

Здесь, на берегу, всегда ветер. Он гладит мое лицо, мокрое от слез. Если вы думаете, что я плакала по матери, то ошибаетесь. Я плакала по Мине, которая ходила по дому и звала Андреаса. Он насиловал ее с тех пор, как ей исполнилось двенадцать, выдавая в качестве награды флакончики с лаком, а она тоскует по нему и спрашивает, когда вернется отец.

Моя новая сестра вчера сказала: «Мы все-таки спаслись от него».

Мина не спаслась.

Я кое-что не понимала прежде. Бывает зло, от которого нельзя сбежать. Его можно только уничтожить.

Моя сестра догадалась об этом. Она убила отца. Но он воскрес, как воскресают демоны.

Бедная мама! Она влюбилась в чужака, в иноземца – красивого, молчаливого, сильного, – и вышла за него замуж, а когда поняла, с кем имеет дело, было слишком поздно.

Но она защищала меня изо всех сил: например, не позволила мне растолстеть, как Мине. Отец сходил с ума от толстух. Я вызывала в нем лишь брезгливость.

Такие как Андреас рано или поздно пробуют избавиться от своих детей. Они чувствуют в них собственную злую силу и знают, что когда-нибудь с ней столкнутся. Как он радовался, когда родилась Мина! Безобидная, глупая Мина, которую нетрудно было раскормить, чтобы пользоваться ее телом.

Андреас пытался убить Ольгу, пытался и меня – в ту ночь, когда поджег наш дом, надеясь, что я сгорю в закрытой комнате. Моя мать чудом вышибла дверь и вытащила меня из огня, а затем сбежала, унося дочь не от пожара, а от чудовища, бегущего следом.

Должно быть, я всегда знала об этом. Просто не помнила. Так бывает: знание – словно разлом в коре океанического дна, покрытый толщей воды. Рыбак, живущий на берегу, думать не думает о нем. Но однажды на него идет гигантская волна и сносит и человека, и сети, и хижину. Все из-за этой невидимой трещины.

Хорошо, что память не вернулась ко мне раньше. От некоторых вопросов в человеке что-то ломается. Только никогда не знаешь заранее, с кем это случится, – с тем, кто спрашивает, или с тем, кто отвечает.