Сказки века джаза - Фрэнсис Скотт Фицджеральд

Она очень удивилась, увидев его снова.

– Привет, – сказала она. Сэмюэль мог поклясться, что она была приятно напугана.

– Я подумал: а почему бы нам не пообедать вместе? Мне так надоели разговоры о работе за обедом.

Она на мгновение задумалась.

– Ну что же, я думаю, ничего страшного не случится. Это ведь абсолютно нормально, правда?

Ей пришло в голову, что вообще-то обедать с ней должен муж, но он всегда куда-то так торопится в середине дня! Он рассказала Сэмюэлю о нем: он был ростом чуть пониже Сэмюэля и был просто «настоящим красавцем». По профессии он был бухгалтером, жалованье у него было небольшое, но они были очень счастливы и собирались разбогатеть в ближайшие три или четыре года.

«Соломенная вдовушка» Сэмюэля находилась в плохом настроении все последние три или четыре недели, и из-за явного контраста он получил настоящее удовольствие от этой встречи. Она была такой свежей и искренней, и она совершенно не боялась. Ее звали Марджори.

Они договорились о следующей встрече; так получилось, что на протяжении следующего месяца они обедали вместе по два или даже по три раза в неделю. В те дни, когда муж собирался задержаться на работе, Сэмюэль провожал ее на пароме до Нью-Джерси, прощаясь с ней на небольшом крыльце ее маленького дома, дожидаясь, пока она не включит газовую лампу в комнате, чтобы «в случае чего» она не осталась одна перед лицом возможной опасности. Потихоньку у них выработался целый ритуал – и это ему совсем не нравилось. Как только из окна комнаты начинал струиться уютный свет домашнего очага, это означало для него, что теперь он может спокойно удалиться. Тем не менее он никогда не пытался зайти в дом, а Марджори его никогда не приглашала.

Затем, когда отношения Сэмюэля и Марджори развились до такой степени, что они уже иногда позволяли своим рукам нежно соприкасаться – только для того, чтобы показать, что они по-настоящему близкие друзья, – между Марджори и ее мужем произошла одна из тех чувствительных, сверхболезненных ссор, которые случаются только при условии, что оба члена пары действительно заботятся и думают друг о друге. Все началось со слегка запоздавшего ужина или же маленькой утечки газа – и в результате Сэмюэль увидел ее за столиком у Тэйна с заплаканными глазами и страдальческим выражением губ.

К этому времени Сэмюэль уже думал, что любит Марджори, и поэтому постарался выжать из этой ссоры все, что только было возможно. Он был ее лучшим другом, он нежно взял ее за руку, он наклонился и почувствовал запах ее локонов, а она почти шепотом, перемежавшимся горестными всхлипами, пересказывала ему все, что сказал муж этим утром, – и он стал для нее уже немного больше чем друг, когда помогал ей садиться на конку, на которой надо было ехать до остановки парома.

– Марджори, – нежно произнес он, прощаясь с ней, как и всегда, на крыльце, – если только тебе захочется позвать меня… Помни, что я всегда жду и буду ждать всегда!

Она кивнула в ответ и взяла его за руки.

– Я знаю, – сказала она. – Я знаю, что ты мой друг, мой лучший друг!

Затем она убежала в дом, а он стоял на крыльце до тех пор, пока в окне не зажегся свет.

Всю следующую неделю Сэмюэль не мог найти себе места. Рациональная часть его сознания настойчиво предупреждала его, что если копнуть глубже, то обнаружится, что у него и Марджори слишком мало общего, но в таких случаях земля всегда настолько тверда, что копать невозможно. Он думал и грезил о том, что любит Марджори, что он хочет ее, что она ему необходима.

Ссора продолжалась. Муж Марджори стал все чаще приходить домой позже обычного, несколько раз он позволил себе прийти домой навеселе, все чаще она стала чувствовать себя несчастной. Должно быть, гордость не позволяла им открыто обсуждать сложившуюся ситуацию – ведь, в конце концов, муж Марджори был достойным человеком, – и поэтому одно недоразумение рождало за собой другое. Марджори все больше сближалась с Сэмюэлем, ведь когда женщине симпатизирует мужчина, для нее это значит гораздо больше, чем все утешения подруг. Но Марджори даже не осознавала, как сильно она привыкла полагаться на него, как незаметно стал он неотъемлемой частью ее маленькой вселенной.

Как-то раз, вместо того чтобы развернуться и уйти, в то время как Марджори входила в дом и зажигала свет, Сэмюэль тоже зашел в дом, и они уселись на софу в маленькой гостиной. Он был счастлив. Он завидовал тому, что у них есть дом, и думал, что человек, который может отвергнуть такое достояние из одной только индюшачьей гордости, просто дурак и не достоин иметь жену. Но как только он впервые поцеловал Марджори, она тихо расплакалась и попросила его уйти. Он отплыл домой на парусах отчаянного возбуждения, совершенно уверенный в своем желании как можно сильнее раздуть эту романтическую искру и совершенно не задумываясь о том, каким будет пламя и кто в нем может сгореть. Тогда он был уверен, что все его мысли о ней не были продиктованы банальным эгоизмом; только позже он понял, что для него она значила не более чем экран для кинокартины: все, что для него имело ценность, было им же самим – ослепленным, алчущим Сэмюэлем.

На следующий день у Тэйна, во время обеда, Сэмюэль отбросил все притворство и открыто объяснился в любви. У него не было никаких планов, никаких иных намерений, за исключением одного: поцеловать эти губы еще раз, ощутить ее, такую маленькую, трогательную и любимую, снова в своих объятьях… Он проводил ее до дома, и на этот раз они целовались и целовались – до тех пор, пока их сердца не стали биться с бешеной скоростью, подчиняясь страстным словам и фразам, срывавшимся с его губ.

Неожиданно на крыльце послышались шаги, кто-то снаружи взялся за дверную ручку. Лицо Марджори покрыла смертельная бледность.

– Постой! – испуганным шепотом возразила она Сэмюэлю, но тот, раздосадованный нежеланным вторжением, уже подошел к входной двери и распахнул ее настежь.

Каждому доводилось видеть такое на сцене – в пьесах такие ситуации встречаются так часто, что, когда с чем-то подобным люди сталкиваются в жизни, то ведут себя совсем как актеры. Сэмюэлю показалось, что он на сцене, и строчки роли вполне естественно стали срываться с его губ: он заявил, что каждый имеет право на личную жизнь и с угрозой посмотрел на мужа Марджори, как бы проверяя, не ставит ли тот под сомнение это утверждение. Муж Марджори заговорил о святости домашнего очага, сразу же забыв о том, что последнее время он не казался ему таким уж священным. Сэмюэль продолжил тему, затронув «право на счастье», муж Марджори упомянул о старине, огнестрельном оружии и разводе по суду. Затем он замолчал и критически осмотрел участников действия: трогательно сжавшуюся на софе Марджори и застывшего в позе оратора, опирающегося на комод Сэмюэля.

– Марджори, иди наверх, – спокойно сказал он.

– Останься здесь! – быстро возразил Сэмюэль.

Марджори встала, покачнулась, села обратно, затем снова встала и неуверенными шагами направилась к лестнице наверх.

– Давайте-ка выйдем на улицу, – сказал муж Сэмюэлю. – Я хочу вам кое-что объяснить.