1Q84. Тысяча невестьсот восемьдесят четыре. Книга 1. Апрель-июнь - Харуки Мураками

Не сбавляя шага, Фукаэри взяла руку Тэнго в свою и тихонько пожала — так, словно хотела его успокоить.

— Ты-не-понимаешь, — сказала она.

— Что, например?

— Мы-теперь-одно-целое.

— Одно целое? — удивился он.

— Мы-написали-книгу.

Он чувствовал, как ее пальцы сжимают его ладонь. Не слишком крепко, но очень уверенно.

— Верно. Мы с тобой вместе написали «Воздушный кокон». Теперь нам вдвоем никакой тигр не страшен. Пусть только выскочит!

— Тигр-не-выскочит, — сказала она.

— Ну, слава богу! — улыбнулся Тэнго, хотя на душе у него легче не стало. Допустим, тигр не выскочит. Но что может выскочить вместо тигра, он и представить себе не мог.

На станции метро «Синдзюку» они остановились перед билетными автоматами. Продолжая сжимать руку Тэнго, девушка заглянула ему в глаза. Вокруг текла бурная людская река, а они все стояли и глядели друг на друга.

— Ладно, — сдался наконец Тэнго. — Хочешь ночевать у меня — валяй. Я и на диване хорошо высыпаюсь.

— Спасибо-тебе, — сказала она.

Тэнго поймал себя на мысли, что «спасибо» слышит от Фукаэри впервые. Впрочем, нет. Вроде когда-то она уже говорила нечто подобное. Но когда и в какой связи — не вспоминалось, хоть убей.

— LittlePeople? — переспросила Аомамэ как можно мягче, заглядывая ребенку в глаза. — А кто это такие, Little— People?

Но рот малышки Цубасы захлопнулся, а взгляд снова погас. Словно то, что она пыталась озвучить словами, тут же высосало из нее всю энергию.

— Ты их знаешь? — спросила Аомамэ.

По-прежнему никакого ответа.

— Это слово малышка произносила уже не раз, — сказала хозяйка. — LittlePeople… Бог знает, что оно может значить.

В самом словосочетании LittlePeople слышалось что— то зловещее. Всякий раз, когда оно произносилось, Аомамэ будто слышала далекие раскаты грома.

— Значит, это LittlePeople ее покалечили? — уточнила Аомамэ.

Хозяйка покачала головой.

— Этого я не знаю. Ясно только одно: эти самые LittlePeople, или кто они там, означают для девочки очень многое.

Положив на стол ладошки, Цубаса сидела недвижно, как статуя, и остекленевшими глазами глядела в одну точку перед собой.

— Но все-таки… что же произошло? — не выдержала Аомамэ.

— Экспертиза показала, что ее насиловали, — ответила хозяйка абсолютно бесцветным голосом. — Долго и многократно. Влагалище разорвано, шейка матки — кровавое месиво. Маленькую и несозревшую детскую матку разворотили огромным и твердым членом. Весь запас яйцеклеток полностью уничтожен. Как сказал врач, даже когда девочка вырастет, забеременеть ей, скорее всего, уже не удастся.

Казалось, хозяйка сознательно вываливает эти леденящие душу подробности в присутствии малышки Цубасы. Девочка слушала молча, с абсолютно бесстрастным лицом. Только губы иногда чуть заметно подрагивали, словно пробуя что-то сказать, но в итоге с них не слетало ни звука. Как если бы она вполуха прислушивалась к рассказу о далеком и совершенно не знакомом ей человеке.

— Но и это еще не все, — негромко продолжала хозяйка. — Даже если ее детородная функция каким-то чудом и восстановится, желания близости с кем-либо уже никогда не возникнет. Слишком жестоко с ней обошлись и слишком много боли отпечаталось в ее памяти. Такие воспоминания стереть практически невозможно. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я.

Аомамэ кивнула. Ее руки покоились на коленях. Она полностью себя контролировала.

— Иными словами, яйцеклеткам, которые она в себе вырастила, больше нет назначенья. Они уже… — хозяйка перевела взгляд на девочку, — абсолютно бесплодны.

Понимает ли Цубаса, о чем идет речь, Аомамэ не знала. Но по крайней мере, выглядела девочка так, будто ее сознание находится где-то совсем в другом месте. В какой-то мрачной и тесной комнате, запертой снаружи на ключ.

— Конечно, я не хочу сказать, что рожать детей — единственное женское предназначение, — продолжала хозяйка. — Каждый сам решает, какую жизнь себе выбирать. Но если право на этот выбор у кого-то отнимают силой — такое прощать нельзя.

Аомамэ кивнула, ни слова не говоря.

— Ни в коем случае нельзя, — повторила хозяйка. Ее голос слегка дрожал. Было видно, что ей все труднее сдерживаться. — Девочка явно сбежала, откуда и как — неизвестно. Идти ей некуда. Только здесь она в безопасности.

— Но где же ее родители? Неизвестно?

Лицо хозяйки перекосилось, а пальцы нервно забарабанили по столу.

— Где ее родители, нам известно. Но именно они во всем виноваты. От них-то она и сбежала.

— Вы хотите сказать, что отец и мать допускали, чтобы кто-то насиловал их десятилетнюю дочь?

— Не просто допускали. Сами отдавали ее насильнику.

— Да как же такое… — выдохнула Аомамэ. Дальше слов у нее не нашлось.

Хозяйка покачала головой:

— Кошмарная история. Ни забыть, ни простить такое невозможно. Но разобраться с виновными как положено в данном случае не удастся. Здесь мы имеем дело не с обычным домашним насилием. Осмотревший девочку врач хотел сам обратиться в полицию. Но я его упросила этого не делать. Лишь потому, что мы давно знакомы, и удалось его убедить…

— Но почему? — удивилась Аомамэ. — Что в данном случае мешает обратиться в полицию?

— То, что сотворили с этим ребенком, переходит все границы человеческого поведения. По идее, эту историю необходимо придать самой широкой огласке. Это тяжелейшее уголовное преступление, и с преступником должен по всей строгости разбираться закон, — (Аомамэ заметила, как тщательно хозяйка подбирает слова.) — Однако представь: заяви мы сейчас в полицию — что конкретно они смогут предпринять? Как ты видишь, сама девочка не говорит практически ни слова. Что с ней вытворяли, кто именно, при каких обстоятельствах, объяснить она не в состоянии. Да если бы и смогла объяснить, никаких доказательств, подтверждающих ее слова, у нас нет. В итоге, скорее всего, полиция просто вернет дочь родителям. Официально ей жить больше негде, а у отца с матерью, как ни крути, родительские права. Но если ребенок вернется обратно, можно даже не сомневаться, что весь кошмар повторится снова и снова. А этого я допустить не могу.

Аомамэ снова молча кивнула.

— Эту девочку я воспитаю сама, — отчеканила хозяйка. — И никому ее не отдам. Ни отцу с матерью, если те вдруг придут за ней, ни кому-либо еще. Спрячу от чужих глаз и буду растить, как считаю нужным.

Не представляя, что на это сказать, добрых полминуты Аомамэ переводила взгляд со старушки на девочку и обратно.