Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Воллам Мортон

11

На Виа Джулиа, рядом с Английским колледжем, стоит старинный дворец с покрашенным фасадом, палаццо Риччи-Параччиани. Войдя во дворик, чтобы полюбоваться дворцом, я стал свидетелем странной сцены. Рабочие добросовестно замешивали раствор и клали кирпичи, а в углу, окруженная их ведрами и лотками, спиной к стене, сидела царственного вида мраморная дама и спокойно читала. Сначала я подумал, что это молодая Виктория. Она была явно из того времени. Волосы ее разделял прямой пробор, держалась спокойно и царственно, а взглянув на раскрытую книгу у нее на коленях, я увидел, что она читает «Божественную комедию» Данте.

Во времена, когда из дворцов делают многоквартирные дома, мраморные дамы в натуральную величину, даже такие красивые и очаровательные, как эта, становятся обузой. Вот ее и посадили, временно, надеюсь, во дворике. Я долго смотрел на нее, и человек, проходивший мимо по двору, заметил мой интерес к статуе и остановился. Он сказал, что он владелец этого дворца и этой статуи, но, кроме того, что эта дама была англичанкой, он не может сообщить мне о ней ничего. И добавил, что с удовольствием заглянет в семейные бумаги и напишет мне, и через несколько дней я действительно получил письмо от маркиза Джулио Риччи-Параччиани.

Леди звали Эмили Роулз. Она была из Кэмден Плейс, Чизлхерст, в Кенте. Ее отец, Генри Роуз, процветавший строитель, магистрат, председатель Всемирного общества страхования от пожаров, залез в долги и покончил жизнь самоубийством. Еще до этой трагедии Эмили встретила принца Луи Наполеона, и из многих женщин, на которых мог бы жениться впечатлительный принц, она какое-то время казалась наиболее удачной кандидатурой. Их роман тем не менее закончился женитьбой Наполеона на Евгении, и вскоре после этого Эмили уехала в Италию, где стала женой сказочно богатого римлянина, маркиза Джампьетро Кампана. К сожалению, ее мужа стали преследовать те же несчастья, что и ее отца, — финансовые затруднения. Его огромное состояние улетучилось, и так как в этот крах оказалось вовлечено большое количество людей, Кампана приговорили к двадцати годам принудительных работ. В отчаянии Эмили Роулз обратилась к бывшему поклоннику, в то время уже Наполеону III. В результате его вмешательства принудительные работы были заменены высылкой, и, проведя несколько лет в тюрьме, маркиз уехал в Неаполь, где занялся спиритизмом и в конце концов умер в бедности. Наполеон помогал Эмили: он назначил ей пенсион, а также купил множество произведений искусства, принадлежавших ее мужу. Сейчас они находятся в Лувре. В период следствия по делу ее мужа Эмили заняла семь тысяч франков у своей подруги, маркизы Рози Риччи-Параччиани, и, не будучи в силах вернуть ей долг, отдала свое прекрасное мраморное изображение.

Странно, что после Седана и будучи низложенным, Наполеон III вспомнил Кэмден Плейс, Чизлхерст, где в юности познакомился с Эмили Роулз и ее семьей. Именно в этот дом он и императрица Евгения отправились, попав в беду, именно здесь они стали жить с сыном, принцем Империи. Эмили Роулз, умершая в 1876 году, дожила до того момента, когда император, за которого она когда-то могла выйти замуж, обосновался в ее старом доме в Кенте.

Надеюсь, что, если для нее так и не найдется места в палаццо Риччи-Параччиани, Музей Рима вызволит ее из продуваемого сквозняками дворика, ведь в жизни бедной девушки достаточно было холодных ветров, и, право же, она заслужила место среди римских реликвий XIX века.

12

Желая быть поближе к собору Святого Петра, я решил оставить свой пансион на Виа Венти Сеттембре и поискать себе пристанища на другом берегу Тибра. Я был счастлив, когда нашел комнату в монастыре. В комнате, очень белой, больничного вида, имелись только кровать, гардероб, стул и стол. Над столом — распятье, за ним, на стене — ладонь пальмового листа, оставшегося с прошлой Пасхи, а над кроватью — картина в ярких тонах, на которой Пресвятая Дева, сидя на облаке, держит в руке земную сферу.

Я никогда раньше не бывал в женском монастыре, хотя много раз останавливался в мужских: у доминиканцев и траппистов, у кармелитов в Палестине и у францисканцев в Испании, у греков на горе Афон и на Синае, у коптов на Красном море. О женских монастырях я не знал ничего и долго колебался, прежде чем закурить. Тем не менее я все-таки робко закурил сигарету, испытывая чувство вины гораздо большее, чем то, которое испытал когда-то мальчиком, и через несколько часов с восторгом обнаружил на месте моего преступления… пепельницу. О Церковь, тактичная и мудрая, как всегда!

С наступлением темноты, когда невероятно активных здешних детей наконец загоняли спать, воцарялась блаженная тишина. В первую ночь я лежал в постели и слушал сову, ухающую над Яникулом. Какой ужас римляне испытывали перед этой птицей! Однажды, когда сова стала ухать над Капитолием, за нее была предложена награда. Рим нужно было очистить от скверны. Сову поймал птицелов, ее торжественно сожгли, а пепел развеяли по Тибру, как будто она была злодейкой, преступницей. Странно: в Афинах сову почитали, связывая ее с Афиной Палладой, а в Риме она была, как писал Плиний, «ночным чудовищем».

После стольких механических шумов я лежал, слушая зловещие крики совы как сладчайшую музыку. Странные моменты иногда выбирает наше подсознание для сохранения. Порою раздражает, что важные события, которые очень хотелось бы запомнить, исчезают из памяти, в то время как другие, самые незначительные, запоминаются навсегда и необыкновенно ярко. Я знаю, что пройдут дни, и я, возможно, забуду много важного из того, что узнал о Риме, но этот момент — как я лежал в постели, прислушиваясь к сове на Яникуле, закреплен в моем сознании навсегда.

Монастырь был маленький. Американские монахини устроили тут школу, а также давали кров немногочисленным гостям. Кроме меня, в то время в монастыре жили священник и очень живой молодой американец.

Теперь я находился так близко от собора Святого Петра, что видел жестикулирующих и указывающих на что-нибудь пальцами посетителей на колоннаде вокруг купола. Они радостно узнавали те или иные строения, прослеживали зеленоватую ленту Тибра. Ночью оранжевые искры вспыхивали на мачтах «Радио Ватикана» и между ними. В безлунные ночи собора не было видно, но чувствовалось присутствие этой громады, сокрытой под звездным покрывалом.

Район, в котором я теперь оказался, был весьма занятным и интересным. Всего лишь несколько лет назад он находился на окраине города, но пригородные дома и несколько многоквартирных вскарабкались вверх по склону и стояли, как будто ужаснувшись длинным ущельям и ямам на западном склоне Яникула. Этот редко видимый кем-либо склон холма имеет несколько затрапезный вид, он очень отличается от другого, известного всем склона, где среди цветочных клумб едет верхом Гарибальди.

Молодой американец, с которым я сидел за одним столом, путешествовал, желая посмотреть мир, прежде чем заняться фамильным бизнесом в Соединенных Штатах. В Лондоне он расстался с компанией, которая, как оказалось, не соответствовала его представлениям об идеальных спутниках. Его разочаровал Париж, а от Рима он был в восторге. Он напомнил мне милорда XVIII века или даже XVII, совершающего кругосветное путешествие перед тем, как вступить в права наследства.