Влюбленная Джейн - Рейчел Гивни

Теперь все стало проясняться. Затаенное беспокойство, которое она все отчетливее и отчетливее ощущала в магазине свадебных платьев, на крестинах и, наконец, в постели Фреда, словно бы вышло на поверхность. До сих пор Джейн не придавала значения тому, что услышала от миссис Синклер в Чипсайде. Дескать, старухе просто хотелось порисоваться, напустить побольше туману. Однако на самом деле то были не пустые театральные слова, а условия сделки, приняв которые Джейн решила собственную судьбу. Ее предупредили: нельзя иметь все сразу. Осознав, какой выбор она тогда сделала, Джейн обескураженно моргнула. А потом закрыла глаза.

В том, чтобы делать что-то хорошо, заключалась для нее (как, вероятно, и для многих других людей) одна из главных радостей жизни. Под силу ли ей будет навсегда отказаться от своего самого естественного, самого любимого занятия? Она вспомнила тот пыл, который охватил ее после истории с мистером Уизерсом. Как легко строчки ложились на бумагу! С Фредом она будет счастлива, но такого больше не испытает. Та часть ее «я», которую Джейн ненавидела, но не могла не уважать за честность, говорила ей: расставшись с Фредом, она не только снова станет собой, но и сумеет использовать свою боль для пользы дела.

В том, что они любят друг друга, не было никаких сомнений. Как и в том, что они оба хорошие люди. И все-таки она не может жить здесь, а он не может жить там. Ей не дано быть одновременно и писателем, и женой.

Ночью она опять легла в его постель. Второй раз оказался еще чудеснее первого, насколько это было возможно. После Фред прижал ее к себе, ничего не говоря. По-видимому, он все понял. Так крепко и с таким отчаянием обнимают только тех, с кем прощаются. Утром она выразила желание подышать свежим воздухом и, быстро одевшись, вышла из дома.

Джейн бесцельно бродила по улицам Бата, пока не вышла за его пределы. Тогда она взглянула на часы и спохватилась: прошло несколько часов, Фред, наверное, уже начал ее искать! К своему удивлению, она вскоре увидела не Фреда, а Софию, которая с улыбкой шагала ей навстречу.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Джейн. – Как ты меня нашла?

София пожала плечами.

– Становится прохладно, – сказала она. – Накинь вот это.

Джейн надела куртку, которую София принесла для нее. Они молча пошли дальше и скоро оказались на краю лесопарка. Здесь, среди деревьев, новый мир был больше похож на старый.

– Я никогда не выйду замуж, да? – спросила Джейн наконец.

– Что, прости? Как это не выйдешь? У тебя уже и платье есть, и кольцо…

– Я о другом. Если я вернусь в 1803-й, то там я замуж не выйду?

София остановилась.

– Какой странный вопрос! Откуда я знаю? – сказала она, но по ее смеху и по взмаху ее руки Джейн поняла, что на самом деле вопрос вовсе не показался ей странным.

– У тебя были все мои книги до того, как они исчезли. Ты сама говорила, что изучала их в школе. Но о жизни их автора тебе совершенно ничего не известно?

София молчала.

– Скажи мне, что со мной будет, если я вернусь? – настаивала Джейн.

– Какое это теперь имеет значение? Ты же осталась здесь. Зачем мучить и себя, и других?

– Мне нужно это знать. Ничего не могу с собой поделать. Пожалуйста, расскажи мне, что ты знаешь о жизни Джейн Остен.

София опустилась на скамейку. Джейн села рядом и стала ждать.

– Окей. – София посмотрела в небо. – Как я уже сказала, ты решила остаться здесь, и теперь все у тебя сложится по-другому. Но я отвечу на твой вопрос.

– Спасибо.

– Та Джейн Остен, чьи книги я читала в детстве, замуж не вышла.

Джейн опустила голову. Предсказуемость ответа не сделала его менее болезненным.

– И детей у нее не было, – прибавила София дрогнувшим голосом.

– Ясно, – сказала Джейн и натянуто улыбнулась.

– Зато она стала классиком английской литературы.

Некоторое время обе женщины молча смотрели перед собой. Потом София дотронулась до руки Джейн и, понимая, какое направление принял их разговор, забежала вперед:

– Джейн. При жизни ты не станешь знаменитой. Печататься будешь, но славы, такой как в наше время, не увидишь.

Джейн кивнула и опустила глаза.

– Но писать-то я буду?

София вздохнула и грустно улыбнулась:

– Да, ты будешь писать.

* * *

Приблизились сумерки. Решив, что нельзя до бесконечности смотреть в никуда и вздыхать, София сказала:

– Ты должна вернуться.

– Но я могла бы писать и здесь, – робко произнесла Джейн.

– Ты так думаешь?

Джейн уже так не думала.

– Ну почему для того, чтобы писать, я должна быть непременно несчастной? – вздохнула она. – Это же не жизнь!

– А ты сможешь чувствовать себя счастливой, если не будешь писать?

Джейн нахмурилась:

– Мне так плохо в том мире, откуда я пришла! Я как будто бы выпадаю из него.

Она с болью вспомнила о том, как огорчились родители, когда их надежды на ее помолвку с мистером Уизерсом рассыпались в прах. Хватит ли ей духу сказать родным, что она все-таки будет писать, а искать мужа больше не намерена? Вдруг за такое решение они отлучат ее от семьи, как дядю Энтони?

– В том, как ты выпадаешь из своего мира, есть что-то смелое и прекрасное. Поэтому ты подаришь нам нечто большее, чем книги.

– Но я не знаю как. Я не вижу перед собой пути.

Она держала в руках свои напечатанные книги и все-таки не представляла себе возвращения туда, где она могла бы их написать. В том мире словно бы жила какая-то другая Джейн.

– А никакого пути и нет, – сказала София. – Ты должна проторить его сама. Тогда после тебя останется след. Ты можешь со мной спорить, но я вижу по твоему лицу: ты уже думаешь обо всем том, что напишешь в своих романах.

– Но я же буду несчастна!

– Да. Ты будешь вставать в три часа и писать до заката, чтобы сожаления не одолевали тебя, а люди, которым живется счастливо и скучно, будут покупать твои книги, чтобы ненадолго вылезти из своего болота. Вы заключите сделку: ты отдаешь читателям свою боль, а они за нее платят. Ты будешь живее большинства из них вместе взятых.

– Но ведь меня ждет жизнь без любви…

София покачала головой.

– Ни в коем случае, – прошептала она и улыбнулась сквозь слезы. – Любовь у тебя уже есть, и ты пронесешь ее через всю жизнь. Она разорвет тебе сердце, зато поможет писать твои симфонии.

Тем временем погас последний луч скупого английского солнца. Подул ветер. Джейн поежилась от холода и, застегивая куртку, которую дала ей София, сказала: