Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха

— Ладно, я пока Машу поищу! — обиженный Павел двинул по бетонным плитам в дебри бугрящейся заклепками замерзшей техники.

Кажется, Таня с Петром поцеловалась. Ламбада поиграла и осипла — в мобильнике подсел аккумулятор.

— Зря он ушел, — виновато потупилась девушка, — Машке ведь можно было просто позвонить. — Танечка набрала номер… Еще раз попробовала, — Странно, «абонент находится вне зоны обслуживания»…

Петр вроде как расслышал там, куда не дотягивался свет наполовину сгоревших свечей подозрительные шорохи. Под дубленкой по спине парня пробежали мурашки, но Петр цикнул на себя.

Не помогло. Все пуще казалось, что за чертой света что-то творится. Угрожающе шевелятся смутные тени. Вдруг почти над самым ухом прозвучала странная и загадочная фраза:

— Гебен зи мер битте шлиссель-цейн,[122]— но было совершенно неведомо, кто ее произнес. А может, почудилось?

Петр отважно бросился туда, откуда прилетела фраза, но там — только намертво примерзшая к бетонным плитам и грунту застывшая техника.

— Ты что, с ума сошел? Не вздумай бросать меня здесь одну! — почти завизжала девушка.

А смутно зловещие шорохи набирали силу. Все отчетливей и зловеще скрипел вокруг снег под невидимыми ногами. Непонятные гортанно-гавкающие слова аукались справа и слева, будто там в обступающем мраке незримые гоблины затевали что-то ужасное. Петр невольно отступил, прижался спиной к броне промороженной машины. «Вон там только что стояло зенитное орудие, а теперь его нет!» — в панике подумал он.

— Ты же спецназ! — дрожащими от страха пальцами схватила его за рукав девушка, — Сделай же что-нибудь!

— Тише! — зашипел на нее парень, — Какой я нафиг спецназ?! Че уши развесила? Я — простой угонщик «тойот», а приятеля профессия — делать и продавать то, что рекламируется по телевизору.

— Не пугай меня!

— Не в том смысле. Рекламируется стиральный порошок «Тайд», Павлик на каком-нибудь заброшенном полустанке в Ленобласти начинает фасовать безымянное моющее средство в коробки «Тайда».

— Значит, и подсолнечное масло «Золотое»?..

— Вполне реально… — звук собственного голоса помог не психануть. Петр хлопнул водки из горла, это успокаивало еще лучше. Благодаря этому глотку не совсем уж трусом оказался Петр, не оставил девушку одну среди грозных и, оказалось, живущих тайной жизнью, машин. То ли под руку, то ли за шиворот поволок к воротам.

— Надо было в магазине отмечать. Тогда бы у нас было подводное ружье… — хныкала от тихого ужаса Танечка.

— Цыц! — диким шепотом пытался заставить девушку замолчать бравый угонщик, — Нас же засекут!

Вдруг буквально в метре от них из непроглядной тени вынырнул Павел. Глаза с куриные яйца, белки жутко сверкают, а на усы намерзли сосульки, и свисают, будто клыки Дракулы.

— Паша! — попыталась повиснуть на его руке девушка.

Но Павел, сжимающий в этой руке коробку, очень похоже, со старинной магнитофонной бобиной, грубо Танечку оттолкнул. Из-под сосулек его губы заворожено шептали:

— Я должен передать послание. Я должен передать послание. Я должен передать послание… — и, негнущийся, будто зомби, Павел двинул к воротам, деревяно ставя ноги.

— Не подходи к нему! Я его боюсь! — резанул мрак Танин фальцет.

А Петр и не собирался. Только тут Петр заметил, что высокую арку пронзает убойный сквозняк, ворота музея уже распахнуты настежь. Таня поскользнулась. Упала. Петр за воротник поставил ее на ноги. Танечка опять упала, наверное, от страха ее не держали ноги. Петр уже хотел вышвырнуть девушку из памяти и спасаться сам, но что-то внутри не позволило. Надавал по щекам, кажется, она немного пришла в себя.

Когда до ворот оставалось метров двадцать, вдруг со всех сторон на спасающихся бегством обрушилось жуткое рычание.

— Это тигры сбежали из зоопарка![123]— Петр упал на снег и закрыл голову руками.

И теперь уже Танечка что есть мочи лупила его по щекам, и швыряла пригоршни снега в алебастрово-белое от страха лицо.

— Миленький, соберись, миленький, держись, миленький не сдавайся!..

Нет, громогласно рычали не звери. Сначала в катающихся по снегу людей ударил один луч света. Затем их поймал второй залп мощных фар. Третий сдвоенный прожектор фар пальнул мимо, в сторону ворот. И вот уже стало понятно, что это с подобающим кастрюльным грохотом оживала вся оставленная без присмотра музейная техника.

Ослепленные Петр с Танюшей, хватаясь руками друг за друга, заметались в снопах огня, как мартышки на арене цирка. А моторы набирали обороты, рычание переходило в истерический кашель и вой.

От яркого света брызнули слезы, мало что вокруг различающий Петр поволок Таню к воротам. А под их ногами заколыхалась земля, это боевые монстры разминали застывшие члены. Вот пара людей уже в воротах. Вон — впереди — вполне обыкновенная Петропавловская крепость, справа в плавучем ресторане гуляют приличные люди…

За спинами беглецов заворочался рифлеными бортами и суставчатыми гусеницами, голодно урча, будто потревоженный медведь, приземистый танк — на самом деле самоходная установка ИСУ-152 на танковом шасси, «Изделие 241», как ее ласково нарекли в далеком грозовом 1943-м конструкторы, залязгало гусеницами, кроша налипший лед, и неумолимо поползло следом. Все быстрее и быстрее.

Петр и Татьяна, так и не разжав рук, выскочили на улицу под самыми гусеницами. Кинулись вперед по Кронверкской набережной, будто курицы перед мотоциклом, а танк попер вдогонку, желая перемолотить в кисель их жизни. Спины обдало опережающей кислой копотью отработанных газов. Наконец Петр смекнул и вместе с девушкой спрыгнул по откосу к полоске льда. Покатился, нелепо барахтаясь, и ткнулся носом в сугроб.

А танк попер дальше, воняя солидолом и керосином. А из ворот один за другим стали выезжать, урча и лязгая, буравя пространство лимонно-ядовитыми конусами фар, следующие бронемашины. Они проносились мимо залегших, вжавшихся животами в снег, парня и девушки, будто разучившиеся молчать призраки.

Устаревшая, но смертельно опасная техника мощно расползалась по городу, словно жирное пятно по веселенькому ситцевому сарафанчику. Воздух шатался и вздрагивал от неистового грохота и рева. Укатанный снег трепетал под многотонным весом, как испуганное животное. И все-таки казалось, будто машины идут в мрачном угрожающем молчании. Казалось абсурдом, будто там, под броневыми листами, спрятаны живые люди, а не разбуженные африканским колдовством мертвецы, все люки были наглухо задраены, и еще казалось, что каждая машина — один сплошной слиток неодухотворенного металла. Угонщик зачем-то зафиксировал в мысленную записную книжку, что опорные катки не оснащены прорезиненными полосками, и гусеницы последней машины заплевали Петю соленой снежной кашей.