Сокровища короля - Элизабет Чедвик

На закате, когда солнце растворилось в золотисто-лиловых разводах, окрасивших небеса, «Императрица» покинула гавань. Ее красный парус наполнился ветром, и, разрезая носом пенящуюся воду, она стремительно понеслась в открытое море. Том, впередсмотрящий, засветил фонари на носу и корме, и парусник замерцал в ночи, словно призрак.

Вслушиваясь в шипение моря под килем, Николас остановил взгляд на качающемся фонаре и вновь задумался о том, кто бы мог заплатить за его смерть. Не исключено, что его хотят убрать из-за того, что случилось в прошлом, но это маловероятно. Если бы указание поступило от королевского двора, Трейб не стал бы предупреждать его. А его собратья по ремеслу, такие же владельцы торговых судов, как и он, насколько он мог судить, были ему дружественными конкурентами, но никак не смертельными врагами.

Внутренний голос нашептывал Николасу, что он не хочет заниматься выяснением личности недоброжелателя, однако неведение мучило его. Если Роберту Уиллоби стало известно о его связи с Мириэл, он не взялся бы предсказать реакцию торговца. Говорили, что в торговых делах Уиллоби весьма жесток и, вне всякого сомнения, от Мириэл он ни за что не отступится, но вот способен ли он, при всех его учтивых манерах и приятной наружности, на убийство, судить трудно. Если способен, кто осмелится порицать его? А если нет, тогда вообще невозможно представить, кому потребовалось лишить его жизни.

Николас глубоко вздохнул и, выбросив из головы тягостные мысли, отправился к своему экипажу.

Часом позже, когда небо сгустилось до черноты и грозовые тучи заволокли звезды и луну, «Императрица» подверглась нападению. Из ночной мглы внезапно выпорхнули и полетели на них, словно хищные птицы, два корабля – неосвещенные, с темными парусами. Том подал сигнал тревоги, но в воздухе уже засвистели захваты, и в грациозные борта «Императрицы» впились железные крюки. Парусник развернуло, он замедлил ход.

Прорываться на веслах или ловить ветер было поздно. Николас схватил топор и перерубил веревку одного из захватов, но другие уже опутывали корабль, словно нити, выпущенные из пасти паука. Над головами зажужжали смертоносные стрелы. Перерубая очередной канат, Николас услышал рядом вопль одного из своих матросов. Тот упал, из его сотрясающегося тела торчали две оперенные стрелы. Николас выругался. «Императрица», яркая, как луна, утратив возможность двигаться, стала легкой мишенью.

Николас распластался на палубе; сердце в его груди грохотало, как барабан. Чей-то голос с сильным французским акцентом громогласно потребовал капитуляции.

– Скажи им, пусть убираются к дьяволу, – прохрипел лежащий подле него раненый матрос. Он истекал кровью. – Они все равно не оставят нас в живых.

Атакующие на одном из французских кораблей, готовясь к решительному броску, натянули захваты, и «Императрица» дала крен на бок. Таранить они ее не станут, догадался Николас, она им нужна целой и невредимой. Должно быть, они заприметили его парусник в Барфлере и пошли следом, держась на удалении, чтобы не вызвать подозрений. Французские пираты славились своей алчностью не меньше английских, а он – личность заметная.

Раненый матрос подле него издал стон и затих. Послышался глухой удар от столкновения корпусов: первый из французских кораблей пришвартовался к борту «Императрицы», начал приставать и второй.

Николас выпрямился. Стрел теперь можно не бояться; они не станут стрелять, чтобы не попасть в своих.

Экипаж Николаса был почти полностью истреблен, и он знал, что надежды нет. Пираты, как французские, так и все прочие, пленников брали только в том случае, если за них можно было потребовать огромный выкуп, а больше, чем за «Императрицу», денег не выручишь.

Как только первые пираты хлынули на борт, Николас проковылял на нос, отвязал фонарь и поджег такелаж. «Императрицу» опять тряхнуло: второй французский корабль пришвартовался к ее борту, и его команда начала высаживаться. Из темноты с ревом выскочил бородатый француз со стальным клинком в руке. Николас отшвырнул фонарь и, поднырнув под падающий на него огромный меч, рубанул топором обидчика и отпрыгнул в сторону. Корчась, пират схватился за разрубленную голень и повалился на палубу. Николас поднял с настила оплывающий светильник и поджег корабль.

– Держи гада, взять его!

К Николасу бежали со всех сторон. Бросив фонарь и топор, он запрыгнул на планшир и бросился в море. Вода приняла его в черные ледяные объятия, сомкнулась над его головой, увлекая вниз. Холод сковал тело, побуждая его сделать судорожный вдох, но он задержал дыхание и, рассекая воду, словно тюлень, вынырнул на поверхность.

Вокруг мерцало черное море, освещенное золотистыми отблесками пылающего корабля. До него доносились панические вопли. Мачта и реи «Императрицы» полыхали, будто покореженное распятие. Клочья огня летели во все стороны, вовлекая в разрушительную пляску белую палубу и борта. В зареве пожара он увидел силуэты людей, всматривающихся в воду. Они искали его. Один из пиратов тыкал копьем в водную поверхность, словно пытаясь загарпунить рыбу.

– Оставь, море само с ним разберется, – рявкнул чей-то голос с сильным французским акцентом. – А если не потушим пожар, останемся без добычи.

Стуча зубами, Николас качался на волнах. Море обволакивало тело, словно жидкий лед. Когда обжигающая боль сменилась онемением, он понял, что погибнет. Что ж, он должен был утонуть много лет назад, в дельте Уэллстрим, но тогда перехитрил судьбу. А сейчас он находился на самой середине пролива, слишком далеко от берега. Вряд ли он сумеет выбраться, хотя и без звезд знает, в каком направлении ему плыть.

В него ударила волна. От неожиданности он глотнул воды и едва не захлебнулся. В глазах защипало. Сквозь пелену морских слез он смотрел на охваченную огнем «Императрицу». Она полыхала, как языческий дар богам, как погребальный костер, возвещающий об отбытии героя от берегов живых в страну мертвых. Холодное соленое чрево непреодолимо манило его. Скандинавы, обладавшие богатым воображением, прозвали море Матерью вдов. Только вот все происходящее с ним было отнюдь не игрой воображения. Отчаявшийся, но гонимый упрямством, заложенным в нем природой, Николас поплыл.

Мириэл прижала ладони к пояснице, молясь про себя, чтобы утихла ноющая боль, зудящая в ее лоне уже на протяжении двух дней. Ей было одинаково тяжело и сидеть, и стоять. Какое бы положение она ни приняла, муки только усиливались, и вот так страдать ей предстояло еще целый месяц.

Терзаемая болью, она пришла к заключению, что зря убежала из монастыря Святой Екатерины. Ей следовало остаться и старательно исполнять все обряды, повиноваться всем указаниям сестры Юфимии, даже самым обременительным, и ждать своего часа. Мать Хиллари возлагала на нее большие надежды, ценя ее, конечно же, не за преданность Богу, а за практичность и сообразительность. В один прекрасный день она заполучила бы в свои руки всю власть настоятельницы. Мириэл села за станок и, чуть повернув роговую раму, пропустила через клетки уточную нить. Пусть в монастыре она тяготилась бы затворничеством, зато там ей не грозили превратности большого мира. С другой стороны, она стремилась в этот мир, пытаясь найти в нем свое место.