Бич Божий - Уильям Дитрих

— Ты занял не ту сторону, Скилла, — вздохнули. — Сюда идёт Аэций с войсками. Зря ты сражаешься ради своего кагана.

— Я хочу обладать Иланой.

— Тогда помоги нам её спасти. И освободить.

— Я могу спасти её, только убив тебя.

Он был близок к отчаянию. А затем, осознав, что продолжать борьбу при таком перевесе сил бессмысленно, повернулся и спрыгнул.

Я подумал, что гунн разбился насмерть, и быстро спустился вниз, изумлённый внезапно охватившим меня страхом за Скиллу. Мне не хотелось навсегда лишаться давнего соперника. Но Скилла ухватился за верёвку, на которой прежде висел таран, и раскачивался на ней между небом и землёй. Сначала он бросил меч, а потом спрыгнул сам под ливнем наших стрел и копий. Выпущенные в ответ стрелы гуннов, летящие по широкой дуге, прикрыли его отступление. Какая-то из них попала в глаз одному из защитников, другому же угодила в плечо. Гунн поднялся и, прихрамывая, двинулся к своим соратникам, задержавшись, чтобы помочь товарищу донести колесо, отвалившееся от тарана. Я знал, что гунны починят таран и осада не прекратится. Скилла никогда не сдастся.

Я заметил, что он смотрит на меня снизу. Остальные гунны или разбежались, или залезли на деревья. Неужели мы их разгромили?

— Нам надо было его убить, — сказал Зерко.

Я огляделся по сторонам. Парапет превратился в морг. Он был столь плотно усеян трупами, что ручьи крови стекали вниз по стокам и желобам, словно струи дождя. Половина Аурелии пылала в огне, защитники почернели, были окровавлены и с трудом держались на ногах от усталости.

Больше мы не вынесем подобной битвы и не сможем отразить атаку.

Мы сбились в кучу, гадая, много ли времени потребуется врагу для подготовки нового тарана. Женщины и старики поднялись по городской лестнице, чтобы принести нам мешки с вином и водой. Мы пили и, прищурившись, глядели на солнце, как будто застывшее на небе. Потом кто-то громко сообщил о сверкнувших за деревьями на юге мечах, и мы услышали, как затрубили римские рога. Аэций!

Гунны растаяли, словно снег. Только что мы думали, будто Аурелия задушена врагами, а через несколько часов их мёртвая хватка уже вспоминалась как ночной кошмар или жуткая иллюзия. Орудия для осады города исчезли, новый таран так и не был изготовлен, а походные костры погасли, и от них остался лишь вьющийся к небу дым. Варвары оседлали своих коней и помчались на северо-восток, прочь от наступавших римских и вестготских войск, которые приближались к городу с противоположной стороны. Мы глядели на наших удалявшихся мучителей и почти не верили своим глазам.

Да, наш епископ обещал аланам победу, а родному городу — освобождение от захватчиков, но кто, откровенно говоря, был в этом столь же твёрдо убеждён? Однако его обещание сбылось, и с юго-запада на помощь нам пришёл Аэций с мощными, тяжело ступавшими легионами, готской кавалерией, старыми ветеранами и необстрелянными зелёными юнцами. Я со слезами на глазах следил за их приближением, а Зерко весело подпрыгивал и распевал какую-то бессмысленную песенку.

Я следил за тем, как главы союзной армии строевым маршем вошли в разбитые ворота. В выражении их лиц улавливались гордость и нетерпение.

Да, моя миссия в Толозе удалась на славу, и я сумел убедить вестготов присоединиться к римлянам. Но это маневрирование гигантскими войсками вдруг представилось мне несущественным по сравнению с недавними новостями, полученными от Скиллы: Илана жива! Гунн не сказал, как она смогла выжить и где сейчас находится, но эта весть всё равно воспламенила мою душу. Я понял, что её утрата незаметно подтачивала меня ещё со времени бегства от Аттилы. С моих плеч упал груз вины, уступив место тревоге. Конечно, это было эгоистическое чувство, и я понимал, что оно едва ли допустимо в дни нависшей над миром опасности. Однако у сердца свои законы, и слова гунна пробудили во мне тысячи воспоминаний. Они нахлынули, вырвавшись из заповедных тайников души и словно переиначив короткое сообщение Скиллы. Я припомнил, как она спасла его на поединке, но после преданно ухаживала за мной, исцеляя мои раны. Это Илана предложила поджечь дворец Аттилы и украсть меч для Аэция. Её голос, манеры, глаза... Я хотел тотчас поскакать вслед за Скиллой и догнать его, как некогда гунн догнал меня. Возможно, мне стоит снова переодеться, замаскироваться под варвара и подъехать к арьергарду армии Аттилы, где я узнаю все нужные сведения...

Центурион отыскал нас на стене крепости.

— Ионас Алабанда?

Я неловко выпрямился.

— Генерал ждёт вашего доклада.

* * *

В тот вечер на военном совете нас лишь коротко поблагодарили за оборону Аурелии и срыв осады. Все знали, что главная задача ещё не решена. Некоторых аланских капитанов, собравшихся утром в церкви, здесь не было — они погибли в сражении на стенах. И вместо них на совете появились незнакомые люди из соседних варварских королевств. Многие из них прежде не вступали ни в какие союзы и коалиции. Аэций был нашим общепризнанным лидером, но мало кто из присутствовавших не сражался или не ссорился с ним по тому или иному поводу за десятилетия его хитроумных манёвров. Каждое племя гордилось своей свободой, своей особой статью даже теперь, в канун битв за целостность Рима и единство империи. Теодорих и его вестготы были самым многочисленным и мощным военным контингентом, а Сангибан и аланы, уже пролившие кровь за свой город, стали хозяевами на этом совете и героями Аурелии. Однако я увидел также рипарианских франков с берегов Рейна, салических франков, белгов, бургундов, саксов с севера, литицианов, армориков и римских ветеранов — олибрионов[69]. Всё было различным у этих племён: снаряжение, тактика, национальные корни. Мы, римляне, сражались в традиционном стиле — с массивными щитами и военными орудиями, а вот варвары привыкли биться каждый на свой лад, выделяясь и обмундированием и доспехами.

Одни предпочитали луки, другие — топоры, третьи — тяжёлые копья, а четвёртые — длинные мечи. Наёмные сарматские[70] лучники станут состязаться в меткости с гуннами, а пращники из Сирии и Африки добавят новых снарядов в пламя сражений. Я заметил среди воинов стрелков из самострелов, пехотинцев с дротиками из лёгкой пехоты, кавалеристов тяжёлой конницы на лошадях, покрытых броней, пехотинцев с длинными пиками из тяжёлой пехоты и пиротехников — огненных кудесников, мастерски умевших бросать снаряды с горящей смолой.