Наркомы страха - Борис Вадимович Соколов

бывшего второго секретаря ленинградского горкома в связях с английской разведкой, и обвинил начальника Ленинградского управления МГБ генерал-лейтенанта П. Н. Курбаткина в попытке замять это дело.

В 1936 году Виктор Семенович не возглавлял органы госбезопасности и за любовные похождения инженера-стажера в туманном Альбионе никакой ответственности не нес. Поэтому объявить Капустина английским шпионом Абакумов мог без всякой видимой угрозы для себя. Однако поскольку в отношении Кузнецова и других фигурантов дела министр госбезопасности тему шпионажа развивать не стал, на процессе вопрос о связях подсудимых с иностранными разведками, к огорчению Сталина, не поднимался. Это выпадало из классического сценария постановок такого рода, и вождь очень обиделся на Абакумова. После расстрела «ленинградцев» Виктор Семенович оставался на свободе всего девять месяцев.

Кстати, в 1947 году казнь за общеуголовные преступления была отменена и к смерти на политических процессах приговаривали только тех, кого обвиняли в сотрудничестве с немцами. Можно было и дальше играть в милосердие.

Тем более что в обвинительном заключении не говорилось ни о терроре, ни о шпионаже, которые безусловно гарантировали высшую меру наказания. Но поскольку на этот раз речь, в отличие от «дела авиаторов», шла не о генералах и технократах-наркомах, вроде Ша-хурина, а о деятелях высшего эшелона — членах Политбюро и Оргбюро, — Иосиф Виссарионович решил не оставлять лидеров «ленинградской группы» в живых. В чем же их обвиняли?

Обвинительное заключение, составленное на основании показаний, добытых людьми Абакумова, и отредактированное Сталиным, в частности, гласило: «Кузнецов, Попков, Вознесенский, Капустин, Лазутин, Родионов, Турко, Закржевская, Михеев признаны виновными в том, что, объединившись в 1938 году в антисоветскую группу, проводили подрывную деятельность в партии, направленную на отрыв Ленинградской партийной организации от ЦК ВКП(б) с целью превратить ее в опору для борьбы с партией и ее ЦК… Для этого пытались возбуждать недовольство среди коммунистов Ленинградской организации мероприятиями ЦК ВКП(б), распространяя клеветнические утверждения, высказывали изменнические замыслы… А также разбазаривали государственные средства (на организацию злосчастной Ленинградской ярмарки. — Б. С.)».

Насчет Кузнецова Сталин собственноручно вписал в текст обвинительного заключения фразу, что он, «обманным путем пробравшись в ЦК ВКП(б)… повсюду насаждал своих людей — от Белоруссии до Дальнего Востока и от Севера до Крыма». Родионов предлагал создать не только Компартию Российской Федерации, но и учредить собственный российский гимн и флаг — традиционный триколор, но с серпом и молотом. Этого хватило, чтобы приписать подсудимым «русский национализм», намерение перенести столицу из Москвы в Ленинград и чуть ли не отделить Российскую Федерацию от СССР.

Думаю, в этом как раз и заключалась истинная причина постигшей «ленинградцев» опалы. Разумеется, никакого заговора они не устраивали. Однако намерения придать Российской Федерации большую самостоятельность в рамках СССР, поднять роль Ленинграда и Ленинградской области, передав «северной столице» некоторые функции центральной власти, а в будущем сделав даже столицей РСФСР, были налицо. В проведении Ленинградской оптовой ярмарки Сталин усмотрел проявление центробежных тенденций. А этого стареющий диктатор больше всего боялся. Он видел угрозу существованию государства в том, что русский патриотизм будет противопоставляться советскому. Для Иосифа Виссарионовича даже в пору беспощадной борьбы с «безродным космополитизмом» эти понятия совпадали. Просто понятие «советский» следовало очистить от «инородческих влияний» и «низкопоклонства перед Западом».

Украинскому, узбекскому или литовскому патриотизму в сталинском СССР не было места. Пример же выделения РСФСР в такую же республику, как Украина или Узбекистан, грозил превращением СССР из фактически унитарного государства в настоящую федерацию и ростом центробежных тенденций по всему Союзу. Распад же СССР неминуемо вел и к концу коммунистической власти. И ведь действительно, в 1991 году распад Советского Союза стал концом правления Коммунистической партии.

Опыт предшественников, главных фигурантов московских процессов 1936–1938 годов, однозначно свидетельствовал, что признания в заговорах и шпионаже — верный путь в могилу. К тому же «Ленинградцы» по складу своему были прагматиками-технократами — и убедить их во имя высших интересов партии взять на себя ответственность за несовершенные преступления было невозможно. Страх смерти понуждал подследственных отрицать выдвинутые против них чудовищные обвинения. Преодолеть его можно было только пытками.

Вознесенский, Кузнецов и их товарищи на следствии и на суде признали свою вину. Как выбивались эти признания, рассказал 29 января 1954 года следователям, пересматривавшим «ленинградское дело», один из немногих уцелевших, бывший второй секретарь Ленинградского обкома Иосиф Михайлович Турко, получивший 15 лет лагерей: «Я никаких преступлений не совершал и виновным себя не считал и не считаю. Показания я дал в результате систематических избиений, так как я отрицал свою вину. Следователь Путинцев начал меня систематически избивать на допросах. Он бил меня по голове, по лицу, бил ногами. Однажды он меня так избил, что пошла кровь из уха. После таких избиений следователь направлял меня в карцер, угрожал уничтожить меня и мою жену и детей, а меня осудить на 20 лет лагерей, если я не признаюсь… В результате я подписал все, что предлагал следователь…»

Как уже говорилось, в целом поведением Абакумова во время «ленинградского дела» Сталин остался неудовлетворен. Виктор Семенович не проявил инициативы, все время оглядывался на партийное руководство и явно смазал обвинения в шпионаже. Приходилось его подгонять, из-за чего непосредственное участие в следствии пришлось принимать Маленкову. После того как Георгий Максимилианович — член «антипартийной группы» — лишился всех своих высоких постов, вмиг прозревший Комитет партийного контроля констатировал: «С целью получения вымышленных показаний о существовании в Ленинграде антипартийной группы Маленков лично руководил ходом следствия и принимал в допросах непосредственное участие. Ко всем арестованным применялись незаконные методы следствия, мучительные пытки, побои и истязания». По некоторым данным, в сейфе Маленкова хранились черновые материалы, представлявшие собой предварительную схему развития «ленинградского дела». Однако в 1957 году, навсегда покидая ЦК, Георгий Максимилианович эти бумаги предусмотрительно уничтожил. Хрущев решил Маленкова, в отличие от Абакумова, за фабрикацию обвинений против Кузнецова, Вознесенского и других «ленинградцев» к суду не привлекать, ограничившись исключением из партии.

Донос и арест

Абакумов любил футбол, фокстрот и шашлыки, которые ему доставляли на службу прямо из ресторана «Арагви». Любил женщин. Длинный список его любовниц был составлен следователями МГБ после ареста Абакумова в июле 1951 года. Через них пытались выйти на мифические «еврейские связи» Виктора Семеновича.

Донос на Абакумова принес старший следователь Следственной части по особо важным делам подполковник госбезопасности Михаил Дмитриевич Рюмин. Писал он его в кабинете заведующего отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов Семена Денисовича Игнатьева, человека, близкого к Маленкову (по другим данным — в кабинете помощника Маленкова Дмитрия Николаевича Суханова). Но вряд ли тот или другой