Сибирская жуть - Андрей Буровский

Так вот, найденные Алексеем трупы не были нетленны, как Меньшиков. Но и не разложились совсем… Как бы мне получше их описать, этих зеленоватых покойников? Клали их без гробов, заворачивая в бересту, но не такие уж они и древние – на одном был фабричный костюм и резиновые галоши. Зачем покойнику галоши – это вопрос не ко мне, но что поделать? Галоши ему зачем-то все-таки надели.

У покойников сохранились волосы, морщинки и все черты лица были различимы превосходно. Первый день покойники вообще были совсем как новенькие – только уж очень зеленые… такого нежно-салатного цвета, и аромат от них исходил тоже такой нежный, тихонький. На второй же день покойники отогревались, кожа на их лицах и руках натягивалась, набухала. Черты их страшно искажались, словно покойники корчили страшные рожи. Нежно-салатный фон переходил в интенсивно-зеленый; по этому фону проступали отвратительные багровые, синие пятна. Покойники начинали явственно пованивать, и чем дальше, тем хуже и хуже.

Отец Алексея несколько затосковал; во-первых, потому, что предстояли новые хлопоты с уже выкопанными покойниками. Во-вторых, как-то не хотелось ему хранить картошку и соления там, где лежат такие вот… нежно-зеленые. А ведь в стенках погреба наверняка были и еще покойники, стоит только покопаться…

В сельсовете покойников велели закопать на современном кладбище и сочувственно отнеслись к тому, чтобы дать папе Леши новое место под погреб, не содержащее трупов. Там обещали рассмотреть вопрос, и папа ушел очень довольный.

Чтобы понять дальнейшее, необходимо получше познакомиться с тем, что за человек был, а скорее всего и остается, Алексей. Дело в том, что мышление у Алексея отличалось большим своеобразием, и далеко не всех это своеобразие радовало, прямо скажем. Вот, например, как-то с двоюродным братом поехали они в другую деревню – в декабре месяце, на мотоцикле.

– Проезжаем Мозговую, тут колесо – раз! И полетело! – И Алексей начинал громко смеяться, словно радовался до невозможности.

– Починили, поехали – у нас другая шина лопнула! – так же ликовал Алексей.

И на вопрос, чему он так радуется, смотрел удивленно и обиженно, а потом произносил недоуменным голосом:

– Ну просто…

Мороз стоял за сорок градусов, до Кежмы было километров двадцать пять, до места назначения – все сорок. Открытый мотоцикл – единственное средство передвижения. Парни родились в ангарской тайге и смогли принять единственно разумное решение: не стали никуда идти, а развели костер возле дороги и стали ждать проезжающих. Ждали больше суток, потому что немного было идиотов переться куда-то в такую «славную» погоду. У одного прихватило ухо, у другого побелел кончик носа, оба давно не чувствовали ног. Время от времени кто-то из парней начинал засыпать, и второй тут же будил товарища, прекрасно понимая, чем это все может закончиться.

На второй день ребята дождались – появился мужик на газике, и в будку газика, блаженное тепло, попали все трое: и Алеша, и его брат, и мотоцикл.

Отец вливал в мужика-спасителя спирт, пока тот не полился наружу; досталась кружка и Алексею, после чего отец высказался в духе, что пороть его, дурака, поздно, так что лучше сразу пусть идет спать. Алексей проспал больше суток, но на своеобразии его мышления это никак не сказалось.

Приключение он вспоминал с восторгом, как самое славное, что с ним приключалось в жизни, а летом прославился, срезая носы у идущих по Ангаре судов. Срезать носы – это значит на большой скорости проплывать на моторной лодке, стараясь проплыть как можно ближе перед носом идущего теплохода, самоходной баржи или катера. В этом виде спорта самоубийц Алеша очень преуспел, но где-то к августу в него все-таки врезался теплоход, и Алексей остался жив совершенно случайно – потому что его сразу же отшвырнуло очень далеко, а с теплохода видели и кинулись спасать идиота.

Мама стояла перед Алешей на коленях, умоляя больше так не делать. Отец отнял ключи от лодочного сарая, двинул в ухо и обещал оторвать руки-ноги, если увидит Алексея близко от пристани. Все это привело только к тому, что Алексей срезал носы на чужих лодках.

Милиция обещала самые свирепые репрессии, если Алексей не перестанет, но Алексей только смеялся, да так дико, что милиционеры потащили его к доктору. И доктор сказал, что он бессилен, потому что дебильность неизлечима. Но тут врач был все-таки не прав – Алексей не только не был слабоумен, но по живости и гибкости ума он мог дать фору многим. Все дело было в том, что я назвал так неопределенно – в своеобразии его ума. Это своеобразие на многих производило такое же впечатление, что и на доктора.

Естественно, просто пойти и закопать покойников на кладбище было не для Алексея. Еще с самого начала, как он нашел трупы в погребе, Алексей положил зеленых старичков на высокую наклонную крышку погреба, сколоченную из сосновых досок. Трупы лежали в ряд и под действием солнца все зеленели и зеленели, а их руки поднимались над грудью и разворачивались в какую-то птичью позицию, как передние лапки динозавров, ходивших на двух ногах.

А вечером покойники продемонстрировали еще одно из своих замечательных свойств. Ночь стояла светлая, короткая, больше похожая на южные сумерки. Закат полыхал, окрашивая в багровые тона тучи на всей западной половине неба. С другой стороны вышел невинный, девственно-желтый серпик нового месяца. Обычный северный сюрреализм – закат с луной одновременно, а тут еще трупы начали отсвечивать зеленым! Так прямо и отсвечивали, распространяя вокруг себя жуткое зеленое сияние, сполохи холодного, как бы неземного огня. Раскрыв рот, смотрел на это Алексей, окончательно не в силах расстаться с чудесными трупами, и своеобразие его ума проявилось вскоре в самой полной мере.

Накрыв покойников брезентом, Алеша приглашал в гости нескольких девушек, и полдороги домой интриговал их рассказами, какие интересные вещи попадаются у них в подвале. Компания входила в ограду, топала к дому, а потом Алексей подводил гостей к крышке погреба и сдергивал брезент с покойников:

– Вы только посмотрите, что за прелесть!

Редкая девушка после этого не долетала до середины улицы с визгом и топотом, а Алексей валился прямо в помидоры, корчась в судорогах дикого хохота; мама долго не могла ему простить поломанные, помятые кусты этих полезных растений.

Так Алексей развлекался, пока про трупы не узнала вся деревня и уже не находилось дур идти смотреть находки из подвала. Но даже и тогда расстаться с трупами Алексей был решительно не в состоянии; тем более, что самые тщательные поиски в подвале не привели решительно ни к чему: больше покойников не было. Отец начинал день с категорического требования сегодня-то уж точно закопать «эту зеленую пакость». Участковый намекал на санитарные нормы и на ответственность за нарушение. Из сельсовета сообщали, что место под перезахоронение давным-давно отведено.

Для Алексея же приезд экспедиции стал источником новых возможностей: ведь девушки из экспедиции ничего не знали про покойников. Все шло как всегда, по уже накатанной колее. Пошли к Алешиному дому поздно, и покойники уже вовсю светились. Все было как всегда, но только в этот раз Алексей не упал в приступе дикого хохота, а с воплем кинулся вместе со всеми. Потому что на его глазах покойник медленно пополз вниз по наклонной крышке погреба. Так и сползал, не меняя позы, а потом начал садиться, закинув дрожащую голову, поднимая скрюченные руки.