Махавира - Александр Поехавший

ринулось за нами. Я подгонял Любу бежать пошустрее, а у неё заплелись ноги от страха и она грохнулась на колени. А этот урод так и бежал издалека. Я вернулся, поднял Любу, и за руку мы добежали до людей, которые спасли нас от всё-таки добежавшего до нас пьяного ушлёпка.

Все эти наши с ней совместные походы как на природу, так и в просветительских целях обесценивались моим сексуальным неудовлетворением. Мне подходила девушка, кто мог исходно состоять со мной в нетрадиционных отношениях. Мы занимались нелюбовью. Ей не нравилось сосать мне член, она не проявляла интересу к сексу, для неё был, как долг, одолжение. Я и сам не удовлетворялся и её не удовлетворял. Зачем я продолжал видеться с этим человеком.

У неё всё чаще стали наглядно проявляться острые вспышки злобы, всё чаще она ревела, будто её резали. Мне нужно было срочно отделаться от этого человека и лучшее, что можно было придумать — просто уехать. Я решил проехать Европу до океана. Подал доки на итальянскую визу. Мне дали на год из-за польской и многих других, где я побывал и вернулся.

Я заявил Любе, что я уезжаю в путешествие. Она сказала, что я предатель.

Я приобрёл невнятный пистолет с перцовыми патронами. Люба настойчиво требовала взять её с собой в дорогу. Это было невероятно, но я согласился. Это была одна из самых главных и полезных ошибок моей молодости. Так мне захотелось отблагодарить эту девушку за её теплоту и проявленную ко мне заботу. Каждому мужчине хоть раз в жизни полезно было пройти испытание непрерывного нахождения рядом со второй половинкой.

Я питался очень дёшево и мало, всегда откладывал на путешествия или на дни добровольной безработицы. В Санкте я выглядел очень худым, потому что всё время бродяжничал. Я не мог просто сидеть дома. Всё время ходил где ходилось. Снова начал подворовывать в больших универсамах. Крал по мелочи батончики, парфюмерию и гигиену. Жрал тыквенные семечки, от которых был постоянный стояк. В душе общаги я дрочил на коллег по работе, ибо приходилось смотреть на них всю смену несколько дней подряд, одни и те же жопы в чёрных юбочках.

Ничто меня больше не удерживало в этом городе. Ни с кем мне так и не удалось познакомиться. Для большинства женщин я не представлял никакого интереса. Я перепробовал всё так же, как и остальные: приложения, соцсети и прочее виртуальное дерьмо. Я разглядывал своё лицо в толчке галереи: прыщей не было, всё чисто, высокий рост, плечи широкие. Почему какие-то кривые и косые утырки меняли девчонок, как перчатки. Они на улице подходили, а я так не делал. Это так унизительно и стрёмно: клянчить номер у той, у кого ты должен клянчить, потому что так принято. Можно познакомиться… У меня бы язык не повернулся такое сморозить. Очень жаль конечно, что я родился в России, среди таких людей. Мне здесь не было места, тем более с такой ориентацией: ни туда ни сюда. Я знал, что мужчины иногда так хотели, а я хотел так постоянно и какой смысл знакомиться с кем-то. Какой бы девушке это понравилось, только если какой-нибудь поехавшей, а таких одна на миллион. Я не особо переживал, что у меня никого не было. Меня больше волновало, что в моей внешности было такого, что отталкивало. Что они сразу думали, когда впервые видели меня. Ничего они там не думали, они чуяли задницей, что я думал, только о заднице. Я вёл себя так, будто меня нет, а когда кого-то нет, то с него и нечего получить. Не нужно было и тары-бары разводить, когда давно уже известна главная и единственная причина моей непопулярности у женского пола — меня не было.

Я купил плацкартный билет до Сызрани. Уволился с охраны, попрощался с соседями по шконкам. На одной из известных барахолок мне повезло увидеть самое интересное и захватывающее одиночное выступление. Там танцевал мужчина лет сорока. Он был ненормальный. В костюме испанского тореадора он гарцевал под типичную для тёплой страны гитарную мелодию. Среди грязных торговых палаток, под грохот поездов он так выкладывался. Ему было настолько безразлично на внешнюю среду, что я расплакался. Я сошёл с ума вместе с ним, за что я благодарен.

За сезон мне удалось написать очень мало стихов на стенах. Каждый раз мне кто-то угрожал, но до рукопашной не доходило. До меня докопался ночью угашенный торчок. Он хватал меня за одежду, шёл за мной и бормотал ахинею. Удалось понять, что он приезжал на футбол. Я не знал, что делать с этим нариком, шёл молча домой в надежде, что он отстанет. В какой-то момент я свалил его на асфальт. Из карманов посыпалась мелочь. Я принялся запихивать эти несчастные червонцы обратно. Откуда ни возьмись показались зловонные прохожие и начали обвинять меня в грабеже. Я не стал им отвечать, молча встал и пошёл прочь. Через несколько минут я услышал топот: этот болван догонял меня, но тогда он уже не выжил.

В ночь перед отбытием, пока мосты ещё не развели, мы договорились с Любой дойти пешком от центра до гражданки. Всю дорогу мы жутко ссорились. Это была самая кошмарная прогулка, что я ведал. Она садилась на корточки, обхватывала колени и сжималась вся. Нужно было давно послать её куда подальше, но я уже дал слово, что возьму её с собой в Европу. Этот человек являлся очень ревнивым и озлобленным. Страшно было спрашивать, но все эти гневные истерики казались разыгранными сценками, чтобы держать меня в узде. Она разрушала и себя и меня. Эта девушка была непригодной для общения с такими, как я.

Спустя несколько часов мы добрались до пункта назначения, но Люба успела несколько раз ввести меня в удручающее состояние особо глубокого разочарования и скорби.

На вокзале она проводила меня. Люба сказала, что купила для меня сюрприз, но покажет его только в палатке. Я был заинтригован.

В вагоне на полпути меня начали шмонать менты. Их было двое. Из баночки вместе с витаминами на столик выпал маленький кусочек ладана. Они велели мне собирать все вещи и следовать за ними на беседу. Я был уверен, что от такого милимизерного кусочка ничего страшного не случится. Эта дешёвая и сволочная гниль в гражданском велела мне отключить телефон. Они выходили в коридор, чтобы решать какую сумму с меня трясти. Тот, что постарше начал предлагать мне откупиться в сумме двадцати тысяч рублей. Я отказался.