Летняя книга - Туве Марика Янссон

Каждый раз, когда получится что-то похожее на идею, мы остановимся. Ты готова? Читай!

Путешествие с «Коникой»

Юнна снимала фильм. Она раздобыла себе восьмимиллиметровую «Конику» и очень полюбила этот маленький аппарат, Юнна брала его с собой во все поездки.

– Мари, – сказала она, – я устала от статичности, я хочу, чтобы получились кадры совсем другого рода – ожившие; я хочу поймать движение, изменчивость – ты понимаешь, будто все свершается только однажды и именно сейчас. Мой фильм все равно что мои эскизы! Смотри! Вот они появляются… Просто commedia dell’arte![53]

И вот они появились, уличные артисты со всем своим реквизитом, с ребенком, танцующим на мяче, силачом, глотателем огня, девушкой-жонглершей; народ останавливался на улице и подходил ближе. Было очень жарко. Свет мерцал, и ложились резко очерченные темно-синие тени…

Мари стояла возле Юнны с пленкой «Кодак» наготове на тот случай, когда жужжание кинокамеры изменит ритм; в ту же минуту необходимо было иметь под рукой новую пленку. Другой важной задачей было обеспечить Юнне свободный обзор. Мари считала для себя делом чести помешать людям проходить перед кинокамерой.

– Не обращай на них внимания, – сказала Юнна, – это всего лишь стаффаж[54]. Я вырежу их.

Но Мари сказала:

– Не мешай мне! Это моя работа.

Очень важно было найти пленку «Кодак» для Юнны, и Мари искала: в городах, в селениях, на остановках автобуса она высматривала желто-красные вывески, указывающие, что здесь можно купить «Кодак». Пленка «Агфа», казалось, была повсюду.

– Это сине-зеленая… – сказала Мари. – Подожди. Я найду «Кодак».

И она искала снова, все время оставаясь настороже: что-то удивительное попадется им навстречу – что-то из никогда не повторяющихся на этих улицах событий может разыграться у них на глазах именно тогда, когда закончится пленка. И им придется идти дальше, меж тем как они попытаются забыть утраченное.

Они продолжали свой путь из города в город – Юнна, Мари и «Коника». Мари стала критикессой, она давала указания и советы, вмешивалась в вопросы композиции и постановки света и суетилась в поисках подходящих сюжетов. Они пришли к большому аквариуму, к бирюзово-голубому бассейну, где плавали дельфины, и Мари, схватив Юнну за руку, воскликнула:

– Подожди, давай я предупрежу тебя, когда дельфин прыгнет, а не то ты истратишь зря пленку…

И вот дельфин взмыл из воды, высоко кружась и блестя на солнце, а Юнна воскликнула:

– Я опоздала! Позволь мне решать самой!

– Пожалуйста! – ответила Мари. – Ты со своей «Коникой»!..

Было непостижимо прекрасно и таинственно здесь внизу, в темных переходах, где бассейн был неярко освещен, где ныряли киты… сквозь стеклянную стену видна была их танцующая сила, когда они, ринувшись вниз, переворачивались и вновь взмывали ввысь, на свет…

– Здесь слишком темно, – говорила Мари, – не стоит снимать, фильм получится совсем черный.

– Тихо! – предупредила Юнна. – Акула плывет!

Люди протискивались вперед, чтобы поглядеть на чудовище, и Мари раскидывала руки, чтобы помешать им – «акула плывет!» – медленная серая тень скользнула совсем рядом и исчезла.

– Хорошо! – сказала Юнна. – Я сняла ее, ты ведь всегда мечтала увидеть вблизи настоящую акулу! Теперь ты видела ее!

Мари ответила:

– Я ее не видела.

– Что ты имеешь в виду, как это – не видела?

– Я думала только о «Конике»! Я все время думаю о «Конике», и, что бы я ни видела, все проходит мимо!

– Ты злишься!

Юнна обеими руками протянула свою камеру:

– Твоя акула находится здесь, здесь – внутри! Когда мы вернемся, ты сможешь увидеть ее столько раз, сколько пожелаешь, и когда угодно. В сопровождении музыки.

Ничто не могло бы доставить Юнне большую радость, чем если бы она нашла цирк, а еще лучше парк Тиволи воскресным днем где-нибудь на городских окраинах. Они шли туда вместе с «Коникой», слушали издалека запыхавшееся стаккато[55] карусели; Юнна включала звук и шептала:

– Мы начинаем вот так, этот звук должен слышаться все ближе и ближе… Ожидание. И наши шаги. Затем пойдет изображение.

Они никогда не катались на карусели.

А потом, много позднее, в своей мастерской, Юнна повесила экран, направила туда проектор и погасила свет. Мари сидела в ожидании, приготовив бумагу и ручку. Проектор начал урчать и выбросил прямоугольник света на экран.

Юнна сказала:

– Запиши, что надо вырезать. И повторы.

– Да-да! Я знаю. И когда слишком темно.

Путешествие двинулось им навстречу. Мари отмечала:

«Голову долой

изображение прыгает

забор добавить

слишком длинный берег

ненужн. ландш.

люди уходят слишком быстро

цветок – смутный…»

Она все писала и писала, а потом почти не узнавала тех мест, где они побывали.

Юнна объяснила:

– Вырезать – еще труднее, чем снять фильм. Когда я закончу, мы сможем наложить музыку, но не сейчас. Музыка помешает нам работать.

– Юнна, как раз теперь мне так хочется увидеть хоть что-нибудь в сопровождении музыки. И при этом ничего не записывать.

– Что ты хочешь увидеть?

– Мексику! Безлюдный берег с аттракционами! Всех тех, кто был слишком беден, чтобы прокатиться на карусели!.. Ну ты знаешь!

Юнна вставила кассету… бесконечно грустные звуки ксилофона. Изображение было расплывчатым. Сначала неразборчивое мелькание, но внезапно длинной полосой проступил сумеречный ландшафт – пустое, безлюдное поле у Масатлана[56]. Водосточная канава спускалась прямо к морю, где на воде отражались последние отблески солнечного заката, словно длинная лента пылающего золота – лента, которая быстро растаяла. Потом появились бараки, кладбище автомобилей, а позже, вдалеке, большое колесо обозрения с разноцветными лампочками, которые то поднимались, то опускались, все вокруг поднималось и опускалось… «Коника» приблизилась к колесу, и стало видно, что все эти маленькие лодочки-сиденья – пустые. Камера придвинулась к карусели, которая также весело кружилась и также была пуста. Все искрилось, и манило, и готовилось одарять радостью, но люди, что медленно бродили по парку аттракционов, не принимали никакого участия в этих развлечениях, они всего лишь наблюдали. Кроме нескольких юнцов, стрелявших в мишень, Юнна сняла крупным планом их строгие лица. По мере того как фильм продолжался, сумерки все глубже сгущались над Масатланом, парк с аттракционами опустел, но колесо обозрения кружилось по-прежнему, теперь лишь в виде круга пляшущих лампочек. Почти ночь. Ксилофон не умолкал. Задняя сторона цирковой палатки… что-то неясное… несколько собак, роющихся в куче отбросов…

– Ужасно! – сказала Мари. – Ужасно хорошо! Все эти люди, которым пришлось уйти домой, не… Но во всяком случае, они это видели, ведь так? Ты сняла в конце водосточную канаву, ту, что искрилась?

– Подожди, это еще будет.

Изображение почернело, экран