Кожа для барабана, или Севильское причастие - Артуро Перес-Реверте

Как бы то ни было, заключил Гавира, вряд ли Октавио Мачуке известны все подробности этой операции; хотя взгляд старого банкира заставил его заподозрить, что тот все-таки в курсе. Достаточно неловкая ситуация, если иметь в виду, что сам Гавира заплатил одному частному агентству за составление злосчастного доклада, а потом воспользовался своими связями в прессе, чтобы представить архиепископу как услугу то, что на самом деле являлось безупречно проведенным актом шантажа.

— Его Преосвященство гарантирует свой нейтралитет, — проговорил Мачука, все еще наблюдая за реакцией Гавиры. — Но он только что говорил мне, что дисциплинарное разбирательство относительно отца Ферро идет черепашьим шагом. По-видимому, — его глаза совсем сузились, превратившись в едва заметные щелки, — священнику, присланному из Рима, не удалось собрать достаточного количества доказательств против него.

Монсеньор Корво поднял руку, давая понять, что хочет возразить. Дело обстоит совсем не так, уточнил он своим хорошо поставленным голосом, столь внушительно звучавшим с амвона. Отец Лоренсо Куарт прибыл в Севилью не для того, чтобы предпринимать что-либо против священника храма Пресвятой Богородицы, слезами орошенной, а с целью предоставить Риму особую информацию. С выразительными модуляциями прелат напомнил собеседникам, что из формальных соображений архиепископство Севильское не может действовать напрямую, и обрисовал основные моменты имеющейся сложной проблемы: пожилой священник, несоблюдение церковной дисциплины и так далее. В Риме, сказал он, уже сложилось определенное мнение, хотя и не единогласное. Тут Акилино Корво, уклонившись от взгляда Гавиры, посмотрел на Октавио Мачуку, как бы спрашивая, стоит ли продолжать. Однако лицо старика было непроницаемо, так что Его Преосвященство уточнил, что отец Лоренсо выполняет возложенную на него миссию, гм, менее эффективно, чем хотелось бы, о чем он, архиепископ, уже лично информировал свое начальство, но в этом деле у него связаны руки. Он наблюдает за корридой со зрительской трибуны, если в его устах уместно сравнение столь светского характера. Он надеется, что ему удалось достаточно ясно очертить сложившуюся ситуацию.

— Это значит, — раздраженно сдвинул брови Гавира, — что отец Ферро в ближайшее время не будет отстранен от своих обязанностей?

На сей раз архиепископ поднял обе ладони, как будто говоря: ступайте, месса окончена.

— Да, более или менее. — Произнося эти слова, он смотрел не в глаза Гавире, а ниже, на узел его галстука. — Конечно, это произойдет, но не сегодня и не завтра. Возможно, через пару недель. — Он неловко покашлял. — Максимум через месяц. Я уже говорил вам: это дело находится не в моих руках. Хотя, разумеется, все мои симпатии на вашей стороне.

Гавира возвел очи горе, на полотно Вальдеса Леаля, чтобы дать себе время успокоиться. Ему хотелось закусить губу или кулаком разбить нос архиепископу. Глядя в пустые глазницы Смерти, он мысленно сосчитал до десяти, после чего заставил себя изобразить на лице улыбку. Мачука не сводил с него глаз.

— Чересчур долго, верно?

Он обращался вроде бы к архиепископу, однако щелки его хищных глаз, похожие на узкие амбразуры, были нацелены на Гавиру. Монсеньор счел, что ответить он обязан. Что касается его возможностей, уточнил он, то, пока не придет распоряжение из Рима и отец Ферро будет продолжать служить свою мессу по четвергам, сделать ничего не удастся.

Гавира не мог скрыть раздражения.

— Возможно, Вашему Преосвященству не следовало доводить это дело до сведения Рима, — жестко произнес он. — Вы могли сделать все своей властью, когда был подходящий момент.

Архиепископ побледнел от столь прямо выраженного упрека.

— Возможно. — Он выпрямился и бросил косой взгляд на Мачуку. — Но у нас, прелатов, тоже есть совесть, сеньор Гавира. С вашего позволения.

Сухо кивнув, он с недовольным видом прошел между обоими банкирами и удалился. Мачука дважды покачал головой, но Гавира не понял, расстроился тот или, напротив, эта сцена его позабавила. «В любом случае, — подумал он, — я совершил ошибку». Ибо все, что не сулило прибыли немедленной или хотя бы в обозримом будущем, было ошибкой.

— Ты оскорбил его пастырское достоинство, — лукаво заметил Мачука.

Подавляя желание выругаться — это было бы уже второй ошибкой, — Гавира сделал нетерпеливый жест.

— Достоинство Монсеньора, как и все прочее, тоже имеет свою цену. Цену, которую я могу заплатить. — И после секундного колебания поправился: — Которую может заплатить «Картухано».

— Но пока что этот поп торчит тут как бельмо на глазу. — Мачука сделал трехсекундную паузу. Паузу, рассчитанную дьявольски точно. — Я имею в виду старика.

Он с любопытством наблюдал за Гавирой, но тот прекрасно понимал это. Глядя по сторонам, он прикоснулся к узлу галстука и к манжетам, проверяя, все ли в порядке. Мимо прошла красивая женщина, и он обменялся с ней рассеянным взглядом.

— А из-за этого, — продолжал Мачука, глядя вслед женщине, — и Макарена с матерью по-прежнему гнут свое. Пока.

Но это было бесполезно. Гавира уже взял себя в руки.

— Не беспокойтесь, — ответил он. — Я все сделаю как надо.

— Да уж надеюсь, потому что время у тебя кончается. Сколько дней тебе осталось до заседания совета?.. Неделя?

— Вам отлично известно сколько. — Старик сказал «у тебя» и «тебе осталось». До чего же отвратительно, подумал Гавира, это ощущение, как будто тебя все время заставляют сдавать один экзамен за другим. — Восемь дней.

Мачука медленно покачал головой.

— Да-а, не густо. — Он повел глазами по сторонам, словно думая о другом, и вдруг повернулся к Гавире: — Знаешь что, Пенчо?.. Мне и в самом деле любопытно будет посмотреть, как ты разберешься со всем этим. В совете точат на тебя зубы. — Он усмехнулся своими пергаментными губами, похожими на губы змеи, готовой вот-вот сбросить кожу. — Но если у тебя получится — в час добрый. Что не убивает, то идет на пользу.

С этими словами он отошел, чтобы пообщаться с какими-то знакомыми, и Гавира остался один под картиной Вальдеса Леаля. Неподалеку стоял полный человечек с отвисшим жирным подбородком, который казался продолжением щек, с обильно покрытыми лаком волосами и кожаной борсеткой на руке. Когда их взгляды встретились, незнакомец приблизился.

— Я Онорато Бонафе из журнала «Ку+С». — Он уже заранее протянул руку. — Мы можем поговорить?

Гавира проигнорировал протянутую руку; хмуро поглядывая по сторонам, он подумал: интересно, кто пропустил сюда этого типа?

— Я отниму у вас всего несколько минут.

— Свяжитесь с моей секретаршей, — холодно ответил банкир, поворачиваясь спиной. — На днях.

Он сделал несколько шагов, чтобы удалиться от журналиста, однако, к его удивлению, тот последовал за ним — точнее, пошел рядом с ним, искоса глядя на него с подобострастной и одновременно самодовольной улыбкой. Ничтожество, мысленно заключил Гавира, наконец останавливаясь: вот точное определение для этой личности.