Радиевые девушки. Скандальное дело работниц фабрик, получивших дозу радиации от новомодной светящейся краски  - Кейт Мур

Этот офис переполняли книжные полки, заставленные толстыми папками с делами; на стенах висели квалификационные сертификаты в рамках. Центральное место занимал огромный письменный стол из лакированного красного дерева со стеклом поверх столешницы. Но все это убранство померкло на фоне стоящего за столом мужчины, когда женщины встретились с ним глазами. На нем был твидовый костюм-тройка и очки на крупном носу; темные волосы аккуратно уложены с боковым пробором. Мужчина был довольно полным и с добрыми глазами.

«Дамы, – сказал, наверное, он, протягивая через стол руку, чтобы их поприветствовать, – меня зовут Леонард Гроссман».

Возможно, обратиться к нему женщинам посоветовал Кларенс Дарроу. Подобно Кларенсу, Гроссман был выдающейся и колоритной личностью – этот адвокат занимался делами людей с самого низа социальной лестницы. Он родился в Атланте в 1891 году – таким образом, когда к нему в офис пришли женщины, ему было 46; его день рождения приходился на День независимости.

Столь знаменательная дата во многом соответствовала его личности и тому, как страстно он служил своему делу. Он одним из первых стал поддерживать суфражисток; заголовок статьи про их шествие в Вашингтоне гласил: «Двести женщин и один холостяк» – и этим холостяком был Леонард Гроссман. Он был из тех людей, кто всегда умудрялся попасть на фото, когда рядом оказывался журналист; сразу после окончания юридической школы он работал внештатным корреспондентом для ряда газет, и его нюх на громкие истории остался с ним навсегда. Он был блестящим оратором. В прошлом Гроссман занимался политикой, и его по-настоящему вдохновляли дела о компенсациях рабочим. «Он всегда заботился о трудящихся, а также о людях в беде, – говорил его сын Лен. – Он никогда не гнался за большими деньгами».

Порой он не гнался даже за маленькими деньгами: «он принимал оплату ботинками, – вспоминал его сын. – Он частенько так делал». Это, пожалуй, объясняет, почему в июле 1937 года, несмотря на кажущуюся роскошь его кабинета, Гроссман был «одним из нас и экономил на всем». Но его это не волновало: не деньги двигали Гроссманом; его принципы были его главной движущей силой.

Вот каким был человек – с его увлечениями и принципами, – в офис которого пришли эти пять женщин из Оттавы. Получилось, пожалуй, идеальное совпадение взглядов.

«Мы были уже в полном отчаянии, когда он пришел нам на помощь, – вспоминала Кэтрин Донохью. – Его не интересовали деньги. Он просто хотел помочь нам, девушкам, помочь из человеческих соображений». Гроссман объявил своим новоиспеченным клиентам: «Сердцем я с вами; я рад помочь вам в вашей борьбе».

Наконец-то женщины обзавелись адвокатом-заступником. И они нашли его как нельзя вовремя; через два дня Гроссману с девушками предстояли слушания перед Промышленной комиссией Иллинойса.

Шаг за шагом, дюйм за дюймом, Кэтрин и остальные девушки доковыляли до суда округа Ла-Саль в пятницу, 23 июля. Здание находилось всего в четырех кварталах к югу от церкви Святого Колумбы, так что путь был недалеким. Когда они прибыли, то с удовлетворением обнаружили, что их историю будет освещать пресса.

Это был тот стимул, в котором Кэтрин особенно нуждалась. Вскоре после того, как она побывала в чикагском офисе Гроссмана, у Кэтрин откололся очередной кусок челюсти. Не зная, что с ним делать, она положила его в небольшую картонную коробочку для таблеток.

Несмотря на все испытания, Кэтрин, казалось, вдохновлялась Гроссманом с его принципами, этим борцом за правое дело. Она «взяла под контроль репортеров», общаясь вместе с остальными девушками с прессой. Зайдя в зал суда и увидев Гроссмана, готового сражаться за них, женщины поняли, что на этот раз у них появился шанс на победу.

Кто-то из девушек сел вместе с Гроссманом за стол адвоката, пока тот готовился к слушаниям. Radium Dial представляла та же юридическая фирма, которая отстаивала ее интересы – и одержала победу – в деле Инез Валлат двумя годами ранее: главным адвокатом был Артур Магид, моложавый мужчина с густыми темными волосами и в очках; ему помогал Уолтер Бахрах.

Первым делом Гроссман попросил перенести слушания, чтобы у него было время «ознакомиться с делом и отследить, по возможности, активы «старой» компании». Магид охотно согласился: начало суда было фирме не к спеху, так как чем дольше удастся затянуть разбирательства, тем в более слабом состоянии будут женщины. На этом в принципе первые слушания и закончились – хотя Бахрах все же дал понять, на чем будет строиться защита компании. Он сказал, что будет «утверждать, что краска не ядовита и что никто из женщин на самом деле не стал жертвой отравления радием».

Не ядовита. Даже с той незначительной информацией, что была у Гроссмана по этому делу, он понимал, что такая позиция кардинально отличается от аргументов, использованных тем же самым адвокатом на суде по иску Валлат. Тогда компания говорила, что радий является ядом – потому что отравления не попадали под существующий закон, и суд был вынужден вынести решение против девушек. Теперь же, когда закон был переписан, чтобы включить в список производственных болезней отравление, компания решила занять противоположную позицию.

Именно против подобного рода скользкой беспринципности, несправедливости и обмана Гроссман боролся все время. Вдохновленный, он не ударил в грязь лицом. Хотя это и были обычные слушания, Гроссман продемонстрировал, насколько уместно его офис располагался в театральном округе Чикаго. Потому что он был шоуменом, «златоустом», и, оказавшись в центре внимания в этом зале суда, он в полной мере показал, на что способен. Наблюдая за его блистательным выступлением, многие девушки плакали от радости, что теперь наконец и на их стороне был состоявшийся адвокат.

«У нас должны быть законы, – начал Гроссман своим угрюмым мелодичным голосом, – которые покончат со всем, что губит, разрушает и уничтожает людей».

Он обернулся и прошелся глазами по сидящим за его столом искалеченным женщинам. Он с чувством показал на них рукой. «Нам не нужны такие мученики, как те, что сидят за этим столом, – сказал он, – а также как многие погибшие, кто работал с этими девушками».

Он выдержал театральную паузу, а затем продолжил. «Это тяжкий крест, – заявил он, – но мы понесем его. И, с божьей помощью, мы будем сражаться до самого конца».

Работа над делом началась незамедлительно. В тот же самый день, прямо после слушаний, Гроссман устроил совещание с женщинами, чтобы получить как можно больше информации. Затем он упаковал свой большой чемодан из коричневой кожи и направился обратно в Чикаго.