Собор - Роман Злотников

Секретарь вскинулся:

— Что вы хотите этим сказать?

— О, ничего, совсем ничего, просто мысли вслух. — Богородцев рассмеялся. — Вы знаете, а мы с вами похожи. Еще пару-тройку лет назад я, так же как вы, отчаянно стремился взобраться на самый верх. И, стоит признаться, немало преуспел в этом. Пока так же, как и вы, не столкнулся с Собором и не попытался устранить его со своего пути. — Он покачал головой. — Слава богу, за прошедшее время я несколько поумнел.

Секретарь беспомощно огляделся. Идиотская ситуация. По существу, пат. Но все осложнялось тем, что он попал в жестокий цейтнот. В настоящий момент секретарь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО обладал высшей властью в стране. Такой, какой не обладал даже сам президент. Во времена острого кризиса все властные границы размываются и большая часть власти как бы сама собой сосредоточивается в руках того, кто пользуется ее возможностями наиболее решительно и эффективно. И не боится брать на себя всю ответственность. А он и оказался наиболее эффективным. Однако кризис уже успешно завершился, и совсем скоро люди, до того беспрекословно выполнявшие его приказы, начнут задавать себе вопросы, а почему они продолжают выполнять распоряжения хоть и высокопоставленного, но, по большому счету, второстепенного чиновника? Вот он и решил действовать немедленно. Устранение угрозы со стороны Собора было лишь первой в серии намеченных акций, направленных на упрочение его позиций. Он совершенно не собирался выдвигаться в президенты, но, черт возьми, Эдгар Гувер тоже ведь был ВСЕГО ЛИШЬ директор ФБР. То, что эти двое угадали часть его планов, — ничего не значило. У него с лихвой хватит людей и возможностей для того, чтобы довести дело до конца и нейтрализовать любую гипотетическую угрозу. В сущности, он мог гордиться своей интуицией. Ведь, несмотря на множество доводов «против», он оказался настолько умен, что, не откладывая, спланировал операцию по нейтрализации Собора и не оставил Богородцева в Москве, а приволок с собой. Но пока бомба в самолете, он не может ничего сделать. Но все это чепуха, чепуха… Все еще можно исправить. Главное, действовать быстро. Вот только почему этот непонятный человек смотрит на него таким странным взглядом, в котором скорее не злоба, а жалость?

— А ведь вы оказались правы, когда сравнили его с собой. На нем тоже отблеск Триглава, — сказал Иван.

Богородцев вздохнул:

— А может, он на всех, кто взбирается к вершинам власти? Во всяком случае, у нас в России.

— Вот потому мы и не стремимся к этим вершинам, — ответил Иван. — Я понял, — заговорил он чуть погодя. — Он — фокус разрушения. Триглав использовал его так же, как прежде использовал вас. Все, о чем меня предупреждали волхвы, сконцентрировалось в нем. Если он исчезнет, все помыслы Триглава рассыплются в прах… По крайней мере, на некоторое время… Вы сможете привести тут все в порядок? — спросил он Богородцева.

— В достаточной мере. Вот только бомба…

— Она разряжена.

Секретарь изумленно уставился на него. Этот… он блефовал. Иван грустно усмехнулся и, оборвав готовую сорваться с губ секретаря команду, произнес:

— Пошли. Нам предстоит долгий путь.

И секретарь вдруг почувствовал, что не может произнести ни слова. Он попытался крикнуть, махнуть рукой, подать хоть какой-нибудь знак, но его ноги сами собой сделали шаг, потом другой, и он покорно побрел под дождем за широкой спиной человека, которого собирался навсегда убрать из своей жизни.

Один из охранников вылупился на шефа, уходящего куда-то в степь, за пелену дождя, и спросил у Богородцева:

— Куда это они?

Богородцев улыбнулся краешком губ:

— О, очень далеко.

И тут фигуры, бредущие по бетонке, куда-то исчезли. Охранник ошарашенно тряхнул головой, вытер мокрое лицо и бросился вперед, крутя головой и стараясь рассмотреть охраняемое лицо, внезапно исчезнувшее посреди отчетливо просматриваемого даже в этой пелене дождя летного поля. Богородцев проводил его взглядом, подошел к машине и взял микрофон радиостанции спецсвязи:

— «Пижма», ответь «Циклону».

— На связи, — живо отозвался командир батальона.

— Снять блокаду аэродрома, выделить взвод для охраны боеголовки к задней рампе самолета.

Динамик помолчал, потом осторожно произнес:

— Прошу прощения, но приказ мне должен отдать лично «Циклон».

— Его нет. Он ушел.

— Как… куда, почему?

— Похоже, у него нашлись более важные дела, — ответил Богородцев и, не обращая внимания на сыплющиеся вопросы, бросил на сиденье гарнитуру и выключил радиостанцию.

В этот момент дождь прекратился, и сквозь узкую прогалину в тучах на аэродром упали яркие солнечные лучи. Богородцев поднял лицо. Над аэродромом вспыхнула радуга. Он улыбнулся. Пожалуй, это добрый знак.

Ивана разбудило неясное ощущение тревоги. Он немного полежал, пытаясь определить его источник, но ощущение шло откуда-то издалека и потому было расплывчато, непонятно. Иван зевнул, потянулся и посмотрел на будильник. Часы показывали начало четвертого. Он прислушался к своим ощущениям. Волк был где-то рядом, Иван чувствовал его достаточно четко и от этого успокоился.

Он успел заварить крепкого душистого чаю со зверобоем, когда к крыльцу подъехал почтовый электромобиль. Иван подошел к двери и бесшумно распахнул ее буквально за мгновение до того, как толстая, уставшая тетка-почтальон протянула руку к кнопке видеодомофона.

— Ой! — Она испуганно отшатнулась, но, разглядев в полумраке холла одинокую мужскую фигуру, шумно выдохнула и спросила несколько осипшим от испуга голосом: — Воробьев Иван Сергеевич?

Иван вежливо склонил голову:

— Да.

Она облегченно перевела дух и протянула белую пластиковую доставочную карточку:

— Вам «молния», международная.

Иван взял телеграмму и приложил кредитную карточку к доставочной. Тетка повернулась к машине и… взвизгнув, рванула внутрь, одним махом проскочив через весь немаленький холл к открытой двери в комнату. А причина ее испуга, бесшумно возникшая у нее за спиной, проводила ее равнодушным взглядом своих глаз-угольков. Иван удивился. Северо-западное направление уже давно считалось этакой негласной вотчиной Собора. Большинство окружающих успели привыкнуть к тому, что на свободно гуляющие тотемы можно было наткнуться в любое время суток. И столь бурная реакция на появление волка была не очень понятна. Он пригляделся повнимательней. Кожа тетки явно была слишком смуглой для начала лета в средней полосе России, и, кроме того, она что-то невнятно бормотала, причем, похоже, на иврите. Иван понимающе покачал головой. Похоже, репатриантка. Последние несколько лет поток возвращавшихся из эмиграции резко усилился, и среди новых иммигрантов были не только люди, возвращающиеся на когда-то покинутые места. Существенная часть была увезена из России еще в детстве, а некоторые даже родились за границей. Потому это возвращение скорее напоминало новую эмиграцию. Но так же как их матери и отцы когда-то устремились в неизвестность с надеждой на лучшую жизнь, выросшие дети последовали по их дороге, но уже в обратную сторону. Хотя, наверно, им было несколько легче. Ведь они все-таки возвращались. Но тетка, похоже, была из поколения тех, кто еще помнил разруху, нищету и беспредел перелома, и на всю жизнь впитала в себя страх того времени. Она испуганно пялилась на волка из-за Ивановой спины. Волк сидел у нижней ступеньки на самом краю дорожки. Он действительно выглядел внушительно. Ростом с крупного дога, густая шерсть, красновато блестящие глаза и черный провал пасти с крупными, ослепительно белыми зубами. Страшноватое зрелище для неподготовленного зрителя.