Опасно для жизни - Фридрих Незнанский

— Шутница, однако, девушка твоя, — злобно проговорил Альгерис в трубку. — Пусть отдохнет пока. А ты запиши номер моего пейджера. — Альгерис продиктовал. — Все, время пошло. — Он дал отбой.

С разных сторон города милицейские «мерседесы» мчались на всех парах по утренним улицам к дому на Литейном, оглашая город воем сирены. В семь тридцать утра в кабинете прокурора города сидели Турецкий, Гоголев, сам Маркашин, еще несколько человек из Питерского ГУВД и угрозыска. Перед ними бухенвальдским набатом отбивали минуты большие напольные часы. Шел мозговой штурм. То есть каждый говорил все, что приходило в голову. Из общего потока соображений должен был выстроиться ход предстоящей операции.

— Немедленно звоним Меркулову, — говорил Маркашин. — Пусть начинает процедуру.

— Это все надо затягивать как можно дольше, — вступил Гоголев. — Как только Кантурию освободят, он убьет заложницу. Это понятно.

— Тем не менее надо, чтобы была видимость действия. Надо позвонить ее родственникам, потребовать денежный залог. Заплаченные деньги вселяют уверенность.

— Город следует разбить на сектора.

— Это не реально. Мы не отыщем ее до двенадцати — это все равно что искать иголку в сене.

— Значит, надо освобождать Кантурию.

— Как только он узнает, что она вышла…

И так далее. Александр молчал, сжав руками виски. Он снова по отдельным словам вспоминал разговор с Альгерисом. Вот он взял трубку и услышал голос Смакаускаса. Голос звучит гулко. Видимо, это пустое помещение. Потом Альгерис протягивает трубку Наташе, и Александр слышит звук металла. Сначала как бы перезвон. Это наручник. Потом звук металла о металл. Значит, Наташа задела наручником что-то металлическое. Видимо, трубу. К чему легче приковать? Но ведь это может быть и комната. Нет, голос Альгериса глухой, словно из подземелья. Подземелье! Подвал. Он держит ее в каком-то подвале. Но где? Потом звонкий от напряжения Наташин голос. «Я у этой бешеной собаки». Почему-то она сделала ударение не на последнем слове. Она явно выделила голосом слово «этой».

Какой «этой»? Почему она именно так сказала. Она хотела ему что-то сообщить, дать понять, где она. Не зря же она сказала такие грубые слова. И тут же получила удар. Он слышал звук этого удара, слышал, как клацнули ее зубы. Она знала, что ее накажут за эти слова, но сказала их. Значит, он должен знать, где эта собака. Где зарыта собака — ни к селу ни к городу лезли в голову посторонние мысли. Ему мешал этот звук удара и лязг Наташиных зубов. Он словно видел эту картину: Альгерис ударяет ее пистолетом (он видел, что это именно пистолет), голова Наташи откидывается в сторону, она теряет сознание. Он видел это и не мог сосредоточиться. Не мог понять, что за собаку она имела в виду. Турецкий опустил руки, и речевой поток полился ему в уши.

— Она ушла из приемного покоя в шесть утра. А он позвонил в семь. Он мог за час увезти ее…

Приемный покой… Он расположен за административным корпусом. Когда они с Наташей шли к кафе, он видел, как машина «скорой помощи» заезжала за главный корпус. Они вошли в него, в главный корпус. Внизу висело панно. Гобелен. Луи Пастер, мальчик, бешеная собака.

— Она на территории больницы, — тихо сказал Турецкий. И в комнате сразу стало тихо — так он это сказал.

…Альгерис глянул на часы. Прошло сорок минут. Женщина очнулась и смотрела в стену. Он разглядывал ее. Злость уже прошла. Какая разница, как она его назвала? Даже любопытно.

— Хочешь сигарету? — спросил он. Наташа перевела на него взгляд.

— Хочу, — проронила она.

Женщина взяла протянутую сигарету свободной рукой. Альгерис поднес огонек зажигалки. Длинные ресницы отбросили тень на бледные щеки.

— Ты красивая, — спокойно отметил Альгерис. Женщина затянулась, подняла на него глаза.

— Ты женат? — спросила она.

— Нет, — рассмеялся Альгерис. — А ты замужем?

— Нет, — спокойно ответила Наташа.

Шел первый час ее заточения. И он, ее захватчик, и она, его жертва, уже сообщили на волю все, что могли сообщить. И чувствовали некую передышку, спад безумного напряжения. И могли мирно беседовать друг с другом, ожидая каждый своего…

— А дети у тебя есть? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — А у тебя?

— Нет, — опять усмехнулся он. — Вот мы какие с тобой. Свободные. Никого не огорчим своей смертью.

— Ты что же, тоже собираешься умереть?

— Я всегда к этому готов, — пожал плечами Альгерис. — Видишь ли, мгновенная смерть — это благо, величайший подарок на самом-то деле. Представь, что ты — одинокая, никому не нужная старуха. Больная, немощная, беспомощная. Но внутри тебя осталась вся твоя гордость, весь разум. Тебе невыносимо твое положение. А оно тянется. Год, пять, десять лет…

— Ты прав, — затягиваясь сигаретой, ответила женщина, — но на все воля Божья. Одно дело, когда твою судьбу решают там, — она ткнула пальцем в потолок, — другое дело, когда твоя мгновенная смерть — расклад в чьей-то игре, где тебе отведена роль куропатки. Альгерис рассмеялся:

— Мне будет жаль убивать тебя.

— Спасибо за комплимент.

На пейджер поступила информация. Альгериса просили позвонить. Он набрал указанный номер. В трубке послышался голос Турецкого:

— Альгерис, мы начали процедуру. Я созвонился с замгенпрокурора. С Меркуловым. Дело Тамары на контроле у Генерального прокурора. Ты должен понимать, что за три-четыре часа такой вопрос не решить. Генеральный сейчас в пути на работу. Первый визит к нему — депутатов Думы. С депутатским запросом. Отменить его нельзя…

— Заткнись, Турецкий, — оборвал его Альгерис. — Я сказал все, что сказал. Мне плевать на депутатов. Если в двенадцать Тамрико не выйдет из СИЗО, в одну минуту первого я стреляю в Наташу.

— А может, ты уже в нее выстрелил? — спросил Турецкий. — Или убил ударом. Я слышал, что ты ее ударил. Пусть она скажет, что жива. Иначе какой нам смысл вообще с тобой разговаривать?

— Хорошо, — медленно ответил Альгерис. — Пусть скажет, что жива. Но если она еще что-нибудь скажет, то может оказаться неживой. Договорились, Наташа? — обратился он уже к женщине.

Наташа кивнула. Альгерис поднес к ней трубку, другой рукой направив на Наташу «беретту». Женщина вздохнула и сказала:

— Я жива…

Не успела Наташа произнести короткую фразу до конца, как в трубке послышался голос Александра:

— Я все понял, Наташа, — мягко, но с нажимом на каждое слово произнес Турецкий. Альгерис отошел от женщины с трубкой в руках.

— Ну, слышал?

— Слышал, — ответил Турецкий. — Мы стараемся, Альгерис. Но и ты не пори горячку. Глупо убивать человека из-за нестыковки в полчаса. А главное, ты ничего не выгадаешь.

Альгерис отвернулся от Наташи. Он не хотел, чтобы она видела, как он раздумывает над ситуацией. Это было очень кстати. Потому что Наташа тоже не хотела, чтобы Альгерис видел, как по щекам ее струятся слезы.