Прокурор Никола - Вячеслав Белоусов

– С Аргентумом я сам разберусь.

– Разобрался уже один раз. Второго случая он тебе не представит. Из пушки шлепнет. – Одоевцев махнул рукой. – Да чего говорить-то! Тебе же лежать да лежать. «Воротничок» не скоро теперь снимут.

– Ну-ка, помоги мне подняться! – Порохов сверкнул глазами.

К нему бросились, подхватили с боков, помогли сесть на кровати.

То, что случилось с Пороховым, никто и сам он предвидеть не мог. Готовясь к нападению на банк, прорабатывая и обсуждая все мелочи и детали, распределяя роли, Порохов не забывал о Серебряном. Подозрения, что тот убил племянника и покончил с Ароном Мизонбахом, да еще готовил подлянку – пытался заграбастать их общие ценности, не покидали его. Тимоня, ведя наблюдение, докладывал ежедневную информацию. Ничего особенного не происходило. Серебряный ни с кем не встречался, из дома не вылезал, по-прежнему много и тяжело пил. И тогда Порохов решил встретиться с ним сам и еще раз объясниться. Перед предстоящей операцией опасно оставлять невыясненной такую нешуточную ситуацию. Ночью, не предупреждая никого, он приехал к Серебряному и предложил поговорить на даче, намекая на банк. Тот засомневался – почему один на один, а не при всех? Но сдался, сел на заднее сиденье. Что произошло в пути, Порохов мог теперь только догадываться. Он гнал, торопясь, до утра оставалось немного. За спиной пьяно мычал Серебряный. Вдруг тот дернулся ни с того ни с сего вцепился в водителя, и мотоцикл повело на дерево. Единственное, что еще помнил Порохов, Серебряный вылетел с сиденья раньше, потом был удар и – больница. У него – вывих шеи и этот чертов «воротник». Тимоня прибегал в больницу, передавал, что Серебряный тоже угодил на койку поблизости. К Порохову зачастил участковый, а Серебряный сгинул. Тимоня не нашел его ни в больнице, ни дома.

– Обрез тебе не понадобится больше, Жорик, – убеждал Порохов Одоевцева. – Аргентум мой. А денег хватит надолго. Да и ни к чему нам пушки. Без них легче на душе. Не люблю я смерть.

– А как же Аргентум?

– То – другое дело.

– А откуда у него пистолет взялся?

– Ты не из милиции, брат? – улыбнулся Порохов. – Любопытным стал. Не узнать после сегодняшнего.

– Он у нас орел! – суетился Тимоня.

– Орел – не орел, а обрез не отдам, – хмуро сказал Одоевцев. – А вот выпить хотелось бы. Голова что-то раскалывается. Переволновался я.

– Тимоня, неси! – мигнул Порохов адъютанту. – А Ксения где? Кассир нужен. Сейчас посчитаем.

– Они с Бовари шмотки наши жечь пошли.

– Зачем жечь?

– Надежней.

– А твой обрез где? – уставился Порохов на Тимоню, когда выпили водки.

– И я схороню, Эд. Могила. Не беспокойся.

– Ну вот что, братва. Я смотрю, вы быстро хамить начинаете. Почуяли, что я ни рукой ни ногой. Это ведь все пройдет. У меня правая тяжелая.

– Ну что ты, Эд, – заскулил Тимоня.

– Чтобы обрез похерил! Понял?

– Да ладно.

– Не ладно! Сегодня же выбросишь в выгребную яму! А ты проследи! – Порохов глянул на Одоевцева.

– Считай, уже в дерьме ствол, – тихо доложил тот.

– Ну давай, открывай мешки-то, – улыбнулся ему Порохов.

Тимоня, опережая товарища, с ножом наперевес бросился потрошить мешок, с которого не спускал восторженных глаз. Первый был побольше, но не гремел.

– Тише ты, деньги не повреди! – остерег его Порохов.

– Разве я позволю, – Тимоня обнял мешок, как девок никогда не тискал. – Мотоцикл себе куплю, как у тебя, Жорик, «Панонию».

– Шевелись, – поторопил его Одоевцев, помогая.

Наконец, содержимое мешка открылось их горящим глазам. Свершилось, ради чего не спали ночей, чем грезили, о чем мечтали, ради чего рисковали!

Одоевцев глянул и даже отстранился. Деньги были разные, в банковской упаковке. Бумажные, мелкой купюрой, все трешки в пачках, пятерки, червонцы. Желтые, красные, пестрые, они мельтешили в глазах, сливались; казалось, от этой кучи денег исходил неприятный телесный запах, как от застоявшихся мужских сапог или солдатских портянок. Его стошнило, он прикрыл рот рукой и шагнул к окну. На него не обратили внимания. Тимоня вгрызся в кучу обеими руками, приподнял груду пачек, она посыпалась у него вниз, между пальцев, рассыпалась на пол.

– Вот они, денежки! – орал, бесновался Тимоня.

Порохову хватило и одного взгляда. Он кисло поморщился и отвел глаза.

– Жорик, лоханули тебя, – тихо сказал Порохов.

Никто его не слушал.

– Жорик! – позвал он.

– Ну чего?

– Лопухнулись вы.

– Что еще?

– Денег-то там тыщ двадцать. Не более. А где ж обещанные?

– Ксения же говорила, тысяч восемьдесят-сто завод получает за раз?

– Вот у нее и спрашивай.

– Пересчитаем, Эд? – крикнул Тимоня. – Тут их вон сколько! Тысячи! Почему двадцать?

– Ну считай, считай, – для Порохова, похоже, все было ясно.

Вот и случилось то, чего опасался генерал, но с содроганием ждал изо дня в день. В области снова громыхнуло, да так, как никогда не бывало.

Среди белого дня неизвестные в черных масках совершили вооруженное нападение на заводской автобус, перевозивший зарплату из банка.

Ближе к обеду позвонили из уличной будки. Не представились. Дежурный по управлению капитан Каргин подскочил от первых слов, перекладывал трубку, как будто она была горячей, из одной руки в другую, тревожно поглядывал на помощника и пытался сам говорить. В телефоне трещало, звенело и что-то дребезжало, пропадая и периодически появляясь вновь. Слышно было, как трубка несколько раз падала из рук. Женщина кричала вне себя, ругалась и плакала.

– Вы потерпевшая? – пробовал сам кричать в трубку Каргин. – Свидетель? Кто вы?

В трубке послышались другие голоса, мужчина кому-то советовал, повизгивала собака, снова женщина кричала о дыме, гранатах, бандитах в масках, ясно охнула и запричитала горестно, как по покойнику у гроба, потом Каргин различил: «там ничего не слышат», «будь проклята эта милиция!» и «вечно не дозвониться», – после чего пронзительно запиликал отбой.

Каргин подождал минуты две, больше не звонили, набрал по внутреннему приемную, секретарь велела ждать: Максинов занят, говорит с облисполкомом.

– Происшествие! – взвился Каргин. – Что-то серьезное. Вроде разбоя!

– Вот и разберитесь, а потом соединю, – отбрила она его и отключила телефон.

– А-а… мать вашу! – Каргин кивнул помощнику. – Андрюша, посылай опергруппу на выезд: Гилязская улица!

И кинулся сам по коридору на второй этаж.