В царстве тьмы - Вера Крыжановская

Вдруг луч голубоватого света поразил Эдмонда в грудь и откинул в сторону, а между ним и Мэри встал отблеск большой восковой свечи, окруженной широким сиянием, увенчанным сверкающим крестом. Подхваченные, словно ураганом, лярва и живое воплощение проклятия были выброшены из подземного грота, а Мэри упала замертво и ее покрыл, как саваном, густой слой черного флюида. Видение свечи между тем стало таять, а голубоватый свет продержался еще несколько минут и потом спирально поднялся вверх, где и исчез.

Вскоре после ухода Мэри из замка прибыл Уриель. Но едва только он принялся чиститься от дорожной пыли, как вскрикнул от боли в ноге: оглянувшись он увидел укусившего его Кокото. Взбешенный, он схватил Кокото за хвост и завертел в воздухе, а затем отшвырнул. Но ворчливое донесение бесенка охладило пыл сатаниста. Мгновенно собрался мужской персонал замка и побежал по направлению к месту убийства Эдмонда. Уриель лично спустился в пропасть, нашел в гроте замертво лежавшую Мэри, которую приказал перенести в замок, и сам вместе с маленьким, горбатеньким врачом ухаживал за нею. Очнувшись от продолжительного обморока, Мэри впала затем в глубокий сон, продолжавшийся до утра.

Когда она встала, Уриель пришел к ней, и дав ей укрепляющее питье, объявил, чтобы она готовилась к отъезду из Комнор-Кастла.

— Вы не можете безопасно жить здесь. Теперь полдень, а часов в шесть мы выедем, так что будьте готовы.

— Куда же мне надо ехать? Я очень рада выбраться из этого отвратительного замка, — радостно сказала Мэри.

— Отправляйтесь куда хотите, дорогая сестра. Но, по-моему, вам лучше всего вернуться в Петербург. Там вы можете возобновить прежние знакомства, заняться пропагандой и приобрести приверженцев нашему братству. Не забывайте, что каждая вновь завоеванная для ада душа будет продвигать вас по нашей иерархической лестнице.

— Мне самой хочется возвратиться в Петербург, но только вместе с мамой, и поселиться в доме Ван-дер-Хольма. Я полагаю, что имею на это право.

— Превосходно, но ваша матушка должна жить отдельно от вас. Добавлю еще — будьте осторожны. Я убежден, что существуют люди, желающие вырвать вас из нашего братства, и предполагаю, что они вступят в ожесточенную борьбу с нами. Эта борьба будет страшной и опасной, потому что мы не выпустим вас, и ставкой послужит ваша жизнь. Итак, будьте осторожны: избегайте сближаться с лицами вражеского лагеря и произносить формулы, противные нашей вере. У вас теперь один глава — Сатана. Только его обязаны вы слушаться и лишь ему поклоняться, не забывайте этого! Будьте усердны и верны, тогда вы всегда найдете защиту против всего и всех.

Мэри поспешно приготовилась к отъезду. Увидев на столе шкатулку и исповедь леди Антонии она вздрогнула, но не устояла против соблазна посмотреть медальоны. В одном был портрет удивительно красивого ребенка, а во втором — молодого человека, блондина, очевидно, упоминаемого в рассказе Вальтера. У нее мелькнуло желание взять с собой драгоценную шкатулку и рукопись, но она отказалась от этого намерения, спрятала все в тайник и заперла его. Ничего не хотела она брать из Комнор-Кастла. Достаточно было воспоминания о страшном, едва не убившем ее призраке.

Спустя несколько часов, когда автомобиль Уриеля мчался по большой аллее, порыв ледяного ветра вдруг поднял облако пыли, и Мэри с ужасом узнала Эдмонда верхом на вороном коне, как видела его во время адской охоты. Но он ураганом пронесся мимо, бросив на ее взгляд, полный страшной ненависти, при этом Мэри судорожно схватила руку Уриеля.

—Главное — не бояться, сестра Ральда! Притом, в моем присутствии он не посмеет ничего предпринять против вас, а место, куда вы отправляетесь, слишком далеко для него. Уж очень он прочно пригвоздил себя к Комнор-Кастлу и нескоро-таки выберется отсюда.

Конец второй книги.

"Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяносто девять в пустыне, и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее? А нашедши, возьмет ее на плечи свои с радостью и, пришедши домой, созовет друзей и соседей, и скажет им: порадуйтесь со мною, я нашел мою пропавшую овцу".

ЛК. XV, 4–5.

На поросшем лесном холме, в уединенной долине Южного берега, стояла большая, нарядная и окутанная садом вилла. Была она вдали от соседних населенных мест, полная тишина стояла в ней, и ее обитатели, надо полагать, были большие домоседы, так как весьма редко показывались за пределы своего словно заколдованного убежища.

И, действительно, вилла вполне заслуживала бы название "заколдованного замка". Построена она была в стиле итальянского возрождения, а ее портик из белого мрамора, широкая лестница, галерея с колоннадой выделяли ее, подобно гигантской жемчужине, на фоне густой зелени. Громадный, голубой и увенчанный золотым крестом купол простирался над зданием. Расположенный террасами сад пестрел великолепными цветниками, из древесной кущи выглядывали статуи и множество фонтанов выбрасывало вверх серебристые струи.

В одном из залов этого волшебного замка, длинном и узком, с окнами на обе стороны, стояла удобная и широкая кровать, на ней крепко спал бледный, худощавый и, видимо, глубоко уставший человек.

Окна были открыты настежь: одно выходило в сад, а другое на спуск с холма и видневшееся вдали озеро. Но та и другая картина были одинаково прекрасны и дышали глубоким покоем.

Воздух был напоен чудным ароматом тысячи всевозможных оттенков роз, рассаженных в саду большими кустами. На столике у постели стоял большой графин с розовой жидкостью и корзина с фруктами. Спавший был в белой шерстяной рубашке и прикрыт красным плюшевым одеялом.

Луч солнца, упавший на лицо спавшего, пробудил его. Он открыл глаза и недоумевающе осмотрелся, а потом сел и сжал руками лоб, очевидно стараясь привести в порядок свои мысли. В эту минуту отворилась дверь и вошел высокого роста человек, средних лет, с добрым приветливым лицом. Он был в белом полотняном костюме и держал в руках чашку с каким-то теплым питьем.

— Ну, вот вы и проснулись, друг мой, и, благодаря Богу, много сильнее прежнего. Выпейте-ка это, а потом поболтаем. Хотя вам еще нельзя говорить много, но я вижу, что вас мучает любопытство, — сказал он, добродушно посмеиваясь.

Больной с жадностью выпил укрепляющее питье, согревшее его истощенное тело приятной теплотой, а потом сказал, пристально глядя на собеседника:

— Я не знаю вашего имени, но мое сердце полно благодарности за все ваши заботы обо мне, и вы угадали мучающее меня чувство: я буквально не могу отдать себе отчет. В моих воспоминаниях образовался какой-то пробел, а последнее яркое сохранившееся впечатление было от полученной, безусловно смертельной, раны. Видите ли, я — врач, и знаю, что пережил ту самую агонию, которую столько раз наблюдал у своих пациентов, а потому по законам человеческим в настоящее время должен был бы быть мертвым. Черная пропасть, куда я чувствовал, что катился, должна была быть моей могилой. Отсюда начинается неизвестное, непонятное, смутное воспоминание: я видел вас и других, незнакомых людей, тогда как не помню у своей постели тетку, заменившую мне мать. Будьте добры, ответьте на несколько вопросов и положите конец этому странному состоянию. Каким чудом я остался жив? Если я в санатории, то где именно? Кто меня поместил сюда, а если это сделала моя старушка-родственница, то почему она не показывается сама?