Глубина - Алма Катсу

Боль становится сильнее, настойчивее, лишая Энни возможности думать. Она качает головой, как будто может избавиться от нее таким способом. Это не воспоминания; это просто истории, которые она слышала от Кэролайн или Марка, или даже, вполне возможно, читала однажды в книге или подслушала от соседа. Неважно, откуда они взялись: она знает, что она не Лиллиан. Это невозможно. Она – Энни Хеббли. Просто плохо себя чувствует.

На нее обрушились другие воспоминания, которые Энни так старалась забыть.

Из тех несчастливых времен в Баллинтое. Она помнит, как открыла старую жестяную коробочку с леденцами для горла, наполненную крошечными белыми таблетками, украденными у больного соседа. Она не знает, для чего нужны эти таблетки, только то, что они смертельны, если принимать их в большом количестве. В этом воспоминании Энни Хеббли хочет умереть. У девушки, опорочившей себя, со строгим отцом в маленькой ирландской деревушке нет будущего.

Не тогда, когда отец твоего ребенка – священник.

Но таблетки действуют не так, как она думала. У Энни начинает кровоточить между ног, и она знает, что это значит, такое слишком часто случается с женщинами ее деревни: у нее выкидыш. И в последнюю очередь она бы хотела, чтобы это произошло здесь. В доме. Ее мать и отец увидят доказательства и поймут, что их дочь – плохая девочка.

У нее нет другого выбора, кроме как спуститься на пляж, войти в шум прибоя и отдаться на милость моря.

Энни неуверенно покачивается. Мерцающая женщина в металлической ванне исчезла. Страшный образ, отраженный в стекле, тоже исчез. Энни одна, стоит в луже.

Была ли история, которую она только что видела, реальной? Или она просто выдумала все, чтобы не вспоминать о худшем? Она помнит, что доктор Элис Лидер сказала ей на «Титанике»:

«Беспокойный ум никогда не может познать самого себя. Это печальная правда безумия».

Она так устала сходить с ума.

Энни видит лишь один выход.

Только одно ей подвластно контролировать.

Враг воды – огонь. Дубеса может править водой, но у нее нет власти над огнем.

Сначала Энни надевает халат – берет из стопки для раненых. Он повисает на ней как попона, но, по крайней мере, он сухой – настолько сухой, что из него вообще-то получится хорошая растопка. Затем она обыскивает шкафы, пока не находит коробку спичек. У нее так сильно стучит в голове, что она едва может думать, но все в порядке. Она не хочет думать. Иначе она не решится пройти весь путь до конца.

Шик, шик. Энни проводит головкой фосфорной спички по полоске наждачной бумаги сбоку коробки. Искры летят многообещающе, но в последнюю секунду деревянная палочка ломается в ее руке. Она пробует другую. Следующая загорается, но так же быстро гаснет. Потом снова искры, снова сломанные спички. Она слишком сильно давит? Может быть, спички отсырели, испортились. Все идет наперекосяк. Она не замечает слабого ветерка с океана, проникающего из-под двери, который, кажется, задувает каждую спичку прямо перед тем, как она загорается.

Должна погибнуть в огне. Эта мысль проходит сквозь нее, дымная и головокружительная. Огонь. Пожар на фабрике, в котором погибли все эти женщины – все, кроме нее.

Все, кроме Лиллиан.

Она смотрит на свои дрожащие руки и на мгновение видит не спичечный коробок, а мужскую бритву, острую и блестящую.

Она кричит.

20 ноября 1916 г.

Баллинтой, Ирландия

Мелкий песок с пляжа в доме повсюду, даже в комнате, которой не пользовались четыре года, думает миссис Хеббли, проводя метелкой из перьев по комоду. Раньше она стирала его тряпкой, но тогда песок царапал дерево. И пусть мебель не особо красивая, но это все, что у нее есть, муж новую не купит.

Она в комнате дочери. Собирается убрать вещи Энни, чтобы сюда могли переехать двое сыновей. Самый младший, Мэтью, стал таким большим, что это действительно наказание – заставлять его делить одну комнату с тремя братьями.

Наконец-то настал день, когда Тереза Хеббли готова отпустить Энни.

При этой мысли ее сердце сжимается.

Она до сих пор помнит, когда в последний раз видела дочь. Энни лежала в этой самой постели. Разумеется, девочка могла просто спать, но мать чуяла. Это был не сон. Была середина дня. Тереза стянула одеяло, чтобы разбудить ее, и увидела ужасное. Что это были за таблетки, Тереза Хеббли понятия не имела. Она не верила в современные лекарства. Они были делом рук дьявола, и вот – доказательство.

На простынях была кровь. Откуда? На Энни не было ни царапины, ни пореза, ни синяка. Тереза Хеббли трясла и шлепала дочь, пытаясь разбудить ее. Но разбудить ее было невозможно.

Она умерла? Тереза не знала. Дома никого не было. Мальчики ушли на подработку, а Джонатан все еще был на работе. Тереза понятия не имела, что делать. Бежать к соседям? Женщину подспудно грыз стыд. Как объяснить, что Энни в таком состоянии? Может, спрятать таблетки? И она ненавидела себя за нерешительность, за то, что не знала, что делать.

«Сходи за доктором», – была следующая мысль, но доктор в Дансеверике, в добром часе пути пешком.

Она так разволновалась, что сделала то, что всегда делала в минуты стресса и нерешительности: пошла в церковь, чтобы помолиться о наставлении. Джонатана не было, чтобы сказать, что делать, поэтому она будет обращаться к Богу. Церковь стояла не так далеко, и Тереза побежала. Вниз по улице, так быстро, как только могли нести ноги. Тихий молодой священник, недавно приехавший в город, отец Десмонд, был там. Он менял свечи и обратился к Терезе с вопросом, чем ей помочь?

Она не могла заставить себя сказать ему об этом, потому что он был так молод. В его возрасте просто невозможно стать полноценным священником. И Тереза не хотела позорить Энни перед незнакомцем.

Потому что знала, зачем дочь приняла таблетки.

Кровь, так много крови – без порезов или ран – означала, что женщина слаба и опозорена. Она опустилась на колени на скамью перед алтарем, закрыла глаза и начала мысленно читать молитву Господню. Повторение знакомых слов утешало. Они помогли успокоить сердцебиение и замедлить дыхание. Теперь ее сердце не сжималось так сильно. И как только все замедлилось, она была почти уверена, что услышала, как Бог говорит с ней, и он говорит ей вернуться домой. Сейчас она была нужна дочери.

Тереза побежала обратно по улице, уверенная, что соседи (если кто-нибудь видел ее) подумали, что она сошла с ума, бегая туда и обратно в церковь, словно за ней гнался сам дьявол.

Когда она добралась до ворот, то осознала ужасную правду. Она помнит это и по сей день: белые занавески хлопают на ветру, входная дверь приоткрыта. Маленькие следы на песке – маленькие, как у Энни, – идущие от дома к кромке воды.

И ничего, кроме моря.

В течение четырех лет это воспоминание преследовало ее. Она плакала каждый раз, когда вспоминала, но сегодня она заставляет себя не плакать. Она всегда говорила Джонатану и мальчикам, что Энни не умерла, но теперь Тереза начала позволять себе верить, что это неправда. Она знает, что подвела дочь в тот день, и пришло время начать признавать это и принимать назначенное наказание – она никогда больше не увидит свою дочь.