Шестнадцать деревьев Соммы - Ларс Миттинг

Когда Эйнар появился на хуторе в 1967 году, она встретила его ненавистью. Может быть, подозревала, что во время войны он с самого начала планировал присвоить себе ореховые деревья. Кроме того, в письмах Эйнара, в тех мелких подробностях, о которых он выспрашивал, сквозило, что он пытается получить доказательства того, что мама – действительно тот человек, за кого себя выдает.

Я прочитал все письма. Я узнавал себя и в его манере излагать события, и в маминой. Поднялся на затекших ногах, оглядел старинные книги на шкафу. Ощущая уверенность, которой не были благословлены ни мама, ни Эйнар.

Эйнар был моим дедушкой.

Я подержал в руках столярные инструменты, взглянул на ровный почерк Эйнара. И как будто увидел его прямо перед собой, ощутил неразрывную связь с 1943 годом.

Когда Эйнар приехал в Отюй, мой прадед не пожелал иметь с ним дела. Эйнар рассказал Эдуару Дэро о своем поручении и o саперной карте и передал ему конверт от Уинтерфинча с окончательным расчетом за древесину.

Эдуар велел ему убираться.

– Денег сколько договорено, – сказал он. – Но деньги сейчас ничего не значат. Настоящей оплатой было бы разминирование леса. А он вместо этого создал там минное поле. Не будет древесины, помощи больше неоткуда будет ждать. Уноси ноги, пока немцы не увидели твоих документов. Деньги оставь себе. Мне не нужен в лесу дурак под чужим именем.

Эйнар понемногу прозрел. Понял всю бессмысленность поручения. Пробираясь по стране, он постоянно наталкивался на немецкие патрули, видел, как истощено население, но близко с последствиями войны не сталкивался. Только теперь он понял, насколько обожаемая им Франция разорена и погружена в мрачный садизм.

Эйнар забрал конверт и отправился восвояси, размышляя о том, как же плохо он представлял себе действительность. Побег на Шетландские острова объяснялся беспокойством о брате. Он так и писал: «Я знал, что раз я уеду из Хирифьелля, Сверре не отправится больше воевать. Я никогда не собирался сражаться на стороне союзников, просто мне надо было уехать, а когда я слышал слово “немец”, сразу представлял себе Сверре в форме».

Оставшись лишним на строительстве лодок, Эйнар встретил Уинтерфинча, первого за много лет человека, с которым он смог со знанием дела обсуждать тонкости столярного дела. Эйнар изготовил кое-какую мебель для Квэркус-Холла, а после того, как он соорудил кресло с деталями из черного дерева, Уинтерфинч стал обращаться к нему по имени. «И вот однажды вечером он рассказал о партии древесины грецкого ореха, которая была дорога ему не из-за ее денежной стоимости».

Уинтерфинч горько сожалел, что не срубил деревья до начала войны. С 1941 года он все сильнее беспокоился из-за сообщений о продвижении немцев в глубь территории страны и о том, что они явочным порядком вырубали леса для возведения крупных оборонительных сооружений у Атлантического побережья. С Эйнаром он договорился, что тот срубит деревья, спрячет древесину там, где сочтет нужным, и будет ожидать дальнейших указаний.

Попав же в Отюй и увидев, что там происходит, Эйнар отказался от этих планов. Жизнь потеряла смысл, солдат из него получился бы никудышный, а то единственное, что он умел – создавать изысканную мебель, – во время войны никому не было нужно.

Но он не успел уйти далеко, как услышал позади себя похрустывание гравия. Это ехала на велосипеде худенькая девушка. На ней была заношенная рабочая одежда, под платком – иссиня-черные кудрявые волосы. Движения порывистые. Кожа да кости, как и у многих в то время, но гордость во взгляде. Дочь фермера, Изабель Дэро. Эйнар видел ее в доме Эдуара во время разговора с ним.

– Ты хороший француз? – был первый ее вопрос.

Он чуть не выдал себя. Собирался уже сказать, что француз из него настолько хороший, насколько может им стать норвежец, но просто кивнул.

– У тебя есть карта саперов?

Эйнар опасливо осмотрелся.

– Говорят, участникам Сопротивления не хватает взрывчатки, – сказала девушка. – А снаряды шестнадцатого года целехоньки.

– Они же смертельно опасны, – возразил Эйнар.

– Вот поэтому они кое-кому и нужны, – заявила Изабель.

– Это ты сейчас придумала?

– Нет. Пока ехала сюда на велосипеде.

– Тут ехать-то всего ничего.

– А я быстро соображаю.

– И что думает твой отец?

– А он соображает медленно, – сказала Дэро и отвела Эйнара в сторону от дороги. Он разрезал подкладку куртки и показал ей карту саперов, которая прижималась к его спине весь долгий путь, проделанный им под именем Оскара Рибо.

– Хуже всего, когда слышишь выстрел, – сказала она. – Один. Позавчера они застрелили мою учительницу. Закопали булочника живьем в землю, потому что он был участником Сопротивления. Не успеем мы собрать урожай, как его конфискуют. Мы кормим солдат, которые стреляют в наших соотечественников.

Потом она спросила Эйнара, обратил ли он внимание на девочку, возившуюся на ферме возле курятника.

– Это моя сестра, – сообщила Изабель. – Как думаешь, сколько ей лет?

Эйнар покачал головой.

– Двенадцать?

– Ей пятнадцать, – сказала она. – Она не растет, потому что мы голодаем. Хотя у нас и своя ферма.

* * *

Изабель уговорила отца позволить Эйнару остаться у них взамен на то, что он отдаст им деньги на свою поездку и станет помогать по хозяйству. Позже, сверяясь с картой, они осторожно проникли в лес. Земля все еще была изрыта кратерами от попаданий снарядов. Кое-где среди обугленных, надломленных стволов проклюнулись молодые деревца, в других же местах вообще ничего не росло. Они увидели тут и там спрятанные в кустах и увядшей траве ржавые артиллерийские снаряды, уложенные специально для защиты от браконьерской вырубки.

Внутри этого заграждения, созданного пожарами и разрушениями, стояли ореховые деревья. Изуродованные, изрытые шрамами, на земле, взрыхленной саперными лопатками. Стволы были такими огромными, что их нельзя было обхватить руками. На них проросли хилые веточки, похожие на покалеченные ручонки младенцев, но листья на этих веточках были желтыми и вялыми. В тишине от земли поднимался странный запах неживой природы.

Изабель никогда раньше не бывала в этом лесу и разделяла с родителями презрительное отношение к расплывчатым планам Уинтерфинча разминировать его. До войны лес представлял собой ценность, не только как строительный материал и топливо, но и, конечно, как источник богатых урожаев жирных грецких орехов. Эти древние деревья пережили и Наполеоновские войны, и революции, но обстрел газовыми снарядами погубил их.

Эйнар застыл на месте. Он представил себе, как тут было до войны: просторный участок, на котором зеленая листва одного непотревоженного дерева едва касалась листвы другого. Ему вспомнился собственный лес в Хирифьелле, с той разницей, что дома он сам специально травмировал деревья. А потом вдруг сообразил, чего не хватает в этом лесу. Пения птиц. Стояла полная тишина.