Модернизация: от Елизаветы Тюдор до Егора Гайдара - Отар Маргания

Кейнс, в равной мере покорявший своим стилем газетных читателей, политиков, минфиновцев, блумсберийских интеллектуалов, бойфрендов, балерин и старого профессора Маршалла, на этот раз превзошел самого себя. Он выдал именно тот продукт, которого ждала наука. Изощренная форма экономического анализа не оставляла сомнений в том, что мир получил тот шедевр, которого нетерпеливо ждал с момента наступления Великой депрессии. Если в 1929 г. мир занятости, процента и денег рухнул, то теперь он имел Откровение, показывающее, как жить дальше.

Экономическая мысль прошлого утверждала, что человек в хозяйственной сфере действует исключительно рационально, а потому рынок всегда дает оптимальный результат. Кейнс построил свою модель на более сложных психологических основаниях, отражающих открытия XX века (напомним, что «Общая теория» создавалась в эпоху победного марша фрейдизма).

Например, он предположил, что человек может при определенных условиях хранить деньги «в тумбочке», а не тащить их в банк, хотя там его вознаграждают процентом. Не правда ли, нам эта ситуация знакома даже лучше, чем англичанам 30-х гг.?

Комплекс формально нерациональных (а на самом деле совершенно разумных) действий приводит к тому, что деньги плохо делают свою работу. Спрос на товары оказывается меньше, чем должен был бы быть по классической теории. Предприятия ограничивают выпуск, и возникает безработица.

Иначе говоря, люди оказываются без работы не по объективным причинам, а в силу «искусственно возникшего» ограничения спроса. Возникает вопрос: почему бы тому, кто должен заботиться об интересах всего общества, не попытаться расширить спрос? И вот в модели Кейнса появляется место для государственного регулирования. Правительство встает на место бармена из истории, рассказанной Калецким. Что же касается экономики, то ей ведь все равно, откуда взялись деньги, создавшие спрос. Неважно, какого цвета кошка, лишь бы ловила мышей.

Принятие обществом теоретических изысканий Кейнса точь-в-точь отразило принятие им практических реформ Рузвельта. В 30-х гг. мир ждал чуда от государства, а потому готов был подхватить идеи интервенционизма. А начавшееся в конце десятилетия перевооружение британской армии, создавшее дополнительный спрос на промышленную продукцию, на практике показало, что «Общая теория» работает.

После Второй мировой войны мир стал кейнсианским. И оставался таковым до тех пор, пока ряд чудовищных по размаху гиперинфляции (в основном латиноамериканских), вызванных неумеренной активностью государства по созданию дополнительного спроса, не поставил вопрос об опасности экспериментирования с деньгами.

Не будем рассуждать о том, переворачивался ли в гробу Кейнс в эпоху практического воплощения кейнсианства. Лучше попробуем представить себе, как закончил бы свою историю Калецкий, доведись ему жить в наше время.

Узнав о чудесных свойствах фальшивых денег, владелец бара поставил у себя в кладовке станочек и приступил к столь быстрому наращиванию платежеспособного спроса, что в городке уже не хватало ресурсов для его удовлетворения. Цены начали расти, доходы — обесцениваться. Честные труженики стали бежать из этого места, зато понаехали спекулянты. Наконец, в один прекрасный день изрядно надравшийся посетитель бара заглянул в кладовку и… мигом протрезвел.

Что было дальше, рассказывать не нужно. Россия не столь давно выбралась из подобной истории с синяками и шишками.

Труд Кейнса открыл для науки новый мир. Наше понимание макроэкономических процессов стало принципиально иным. Но парадокс открытия состоит в том, что мы так толком и не знаем, как его использовать. Те, которые утверждали, будто знают, наломали таких дров, что с 80-х гг. научный мир стал гораздо больше ценить достоинства рыночной стихии.

Еще один парадокс Кейнса состоит в том, что в 1942 г. человек, который полностью преодолел британскую консервативную традицию в политике, науке, частной и общественной жизни, получил титул барона Тилтона и стал членом Палаты лордов — реликта, оставшегося от далекого прошлого.

Несмотря на то что он достиг 60 лет и всех лавров, о каких только мог мечтать, лорд Кейнс стал работать еще интенсивнее, регулярно мотаясь через океан, несмотря на подорванное здоровье. В последние годы жизни он преуспел наконец в политике. В 1944 г. в Бреттон-Вудсе (США) была созвана международная конференция, заложившая основы послевоенной валютной системы. Тогда же были созданы МВФ и Всемирный банк.

Подготовили эту модель два человека: Декстер Уайт из Минфина США и Джон Мейнард Кейнс, опять работавший во время войны на британское казначейство. Кейнс жутко страдал от грубости американца, а тот не называл рафинированного англичанина иначе как «Выше королевское высочество». Тем не менее продукт их деятельности определял характер международных экономических связей вплоть до начала 70-х гг. А МВФ и Всемирный банк работают по сей день.

Но Кейнс всего этого уже не застал. Весной 1946 г. сэр Джон ушел в тот мир, где уже никого не волнуют проблемы занятости, процента и денег.

Франклин Делано Рузвельт прославился как автор «Нового курса», как человек, спасший США от Великой депрессии, как государственный деятель, реабилитировавший демократию в эпоху торжества авторитаризма. Однако новизна «Нового курса» не бесспорна, как не бесспорно и то, что именно эта политика вытащила страну из кризиса. А уж игнорирование авторитарного начала в карьере четырежды президента выглядит просто странно. Но чего у Рузвельта никак не отнять, так это триумфа его внешней политики. Он оставил в наследство человечеству тот мир, в котором мы все сегодня живем.

И это не случайно. Не слишком изощренный в экономических тонкостях, Рузвельт был политиком до мозга костей. Политиком сразу в двух отношениях: блестящим популистом, умеющим чувствовать настроения масс и ловко следовать за их изменениями, а также тонким конструктором, фанатично преданным своей идее и реализующим ее с невероятным упорством, несмотря на все преграды. Вступив в мир, который по праву можно было назвать европейским, он оставил его американским.

Сегодня нам даже трудно представить себе, насколько провинциальным был тот мир, в котором зимним днем 1882 г. появился на свет Рузвельт. Центр политической жизни находился тогда в Европе. Отделенные от Старого Света огромным океаном США в эпоху, предшествовавшую появлению радио и авиации, были даже с чисто географической точки зрения обречены на изоляцию. Более того, изоляция в определенном смысле являлась еще и сознательно избранным политическим курсом.

В 1823 г. пятым президентом США была провозглашена доктрина (названная по его имени доктриной Монро), согласно которой сферой внешнеполитических интересов страны являлась исключительно Америка. Доктрина Монро зачастую трактуется как образец неоколониалистских устремлений США. Однако у данного курса есть и иная сторона. Концентрируя внимание на участии в делах Нового Света, американцы сознательно отказывались от какого бы то ни было агрессивного вмешательства в жизнь Света Старого. К моменту рождения Рузвельта военно-морской флот США был меньше чилийского, не говоря уж о флотах ведущих европейских держав.