Случай Растиньяка - Наталья Миронова

– Я, Голощапов Аркадий Ильич… Как это там?… А, вот, вспомнил!..находясь в здравом уме и твердой памяти, объявляю мою последнюю волю. Дочери моей, Голощаповой Изольде Аркадьевне, завещаю дом во Франции и деньги с известного ей счета на Каймановых островах. При ней остаются ее личные вещи. Все остальное движимое и недвижимое имущество, включая стопроцентный пакет акций корпорации АИГ, все активы на счетах в России и за границей, дом по Рублевскому шоссе, дачу в Одинцове и так далее, и так далее, завещаю моему зятю, Ланге Герману Густавовичу в единоличное, – Голощапов голосом подчеркнул это слово, – владение.

«Герман добрый, он Зольке чего-нибудь подкинет… А то во французских хоромах на четыре лимона с каймановского счета не больно-то разгуляешься… Брюлики продавать? Она скорей удавится. Да и не поможет. Брюлики у ней хороши, только и есть хорошего, что брюлики, но ведь покупаешь дорого, а продаешь дешево…»

Чувствуя, что наплывает дурнота, Аркадий Ильич сделал над собой последнее усилие.

– При попытке оспорить завещание доля моей дочери, Голощаповой Изольды Аркадьевны, автоматически аннулируется и переходит к моему зятю, Ланге Герману Густавовичу. – «Попробуй теперь, Золя, оспорь. Только ввяжись, с голым задом останешься, кровиночка». – Моим душеприказчиком назначаю адвоката Понизовского Павла Михайловича. В случае точного и неукоснительного… – Вот черт, нравилось ему это слово! Еще раз повторил по слогам: – не-у-кос-ни-тель-но-го исполнения моей последней воли душеприказчику выплачиваются комиссионные в размере, – Голощапов помедлил да и отмахнул от широты души, – пятнадцати процентов от оценочной стоимости всего моего состояния.

«Ничего, Герман не жадный, он заплатит. А Павлуша за такие комиссионные будет носом землю рыть. Нет, он хороший адвокат, порядочный, он сделает из чести, не из денег. Но и деньги тоже не помешают, какой-никакой, а стимул».

Аркадий Ильич указал место, продиктовал дату и час, ввел код своей цифровой подписи, сохранил файл и отослал его Понизовскому. Должно сработать, электронные завещания нынче в моде.

Он был весь в поту, опять накатила дурнота и зелень. Вот дожил: столько деньжищ, а умираешь – и стакан воды некому подать. Нет, почему некому? У него полон дом прислуги, охрана, экономка Марья Семеновна… Хорошая женщина, верная душа, давно надо было на ней жениться… В завещании упомянуть… Поздно теперь переделывать. Ну, ничего, Герман парень хороший, он все исправит. Выделит ей чего-нибудь… Говорят, с хорошим зятем не теряешь дочь, а получаешь сына. Дочь, положим, он давно потерял, а вот сына – да, сына получил. И все же… Золя… Вот если бы вошла сейчас, пожалела отца, может, он и… передумал бы.

Ему показалось, что она вошла. Уставились на него беспощадные бульдожьи глаза, такие же, как у него самого.

– Золя… – прохрипел Голощапов, еле ворочая языком, сам не слыша своего голоса.

Вот и она не услышала. Не захотела услышать. Постояла, посмотрела и снова вышла. Зато он услышал, как защелкнулся за ней язычок замка. Значит, не помстилось, не померещилось. Была тут, посмотрела на него… и вышла. Вся вышла, совсем.

Нахлынула прохладная зеленая волна, подхватила медузу и потащила назад, в море. Медуза стряхнула с себя ненавистный песок, расправила купол, расправила щупальца и поплыла.

* * *

– Ты кому звонил? – спросила Катя.

– Тестю. Шефу моему, Голощапову.

– Ты… его предупредил? Зачем?

– Он тут ни при чем, – сказал Герман. – Он Саньку не похищал, это все Изольда. А Голощапов… Он страшный человек, но мне он много добра сделал. Я от него видел одно только хорошее. И я не хочу, чтоб менты его тягали по этому поводу. У него дом во Франции, вид на жительство, билет с открытой датой, пусть там пересидит.

– Но он же… Он же ее предупредит?

– Предупредит, – согласился Герман. – Ну и пусть оба катятся. Тебе что, так нужна ее кровь?

– Не нужна мне ее кровь, – поморщилась Катя, – но хотелось бы, чтоб она больше не возникала.

– Не возникнет. Изольда на этом деле истощила весь свой творческий гений. Вернее, даже не Изольда, а Фраерман. Мы его в театре видели. Я с ним разберусь, не беспокойся. Забудь.

Катя промолчала, прижимая к себе сына.

Они давно уже покинули тоскливый «индустриальный пейзаж» Лихоборских Бугров, вокруг них клубился и плясал огнями город. Герман затормозил у круглосуточного магазина. Ярко светились в ночном небе цифры 24 / 7.

– Надо Саньке купить что-нибудь поесть. У него зубы выбиты, а у меня дома ничего такого нет, чтоб не жевать. Пойди, ты лучше знаешь, что ему нужно.

Катю такая забота растрогала чуть ли не до слез. Слезы были близко, залегли прямо под веками, а сейчас едва не пролились.

– У меня денег нет, – смутилась она. – Я где-то сумку посеяла. Наверно, у тебя дома. Не дай бог, в машине у Алика… – Катя постаралась припомнить. – Он меня привез… Нет, из машины я вышла с сумкой. Значит, у тебя дома.

Герман протянул ей свой бумажник.

– На разграбление города. Ни в чем себе не отказывай.

Катя ничего не сказала, взяла бумажник и вышла из машины. А вот Санька на заднем сиденье тихонько хихикнул.

– Как вас зовут? – спросил он Германа, когда Катя скрылась в магазине.

Герман повернулся к нему.

– Герман Ланге.

– Вы – мамин хахаль?

– Хахаль? – переспросил Герман. – Да нет, я бы так не сказал. Даже не знаю, в каком я статусе. Надеюсь, жених. Ты как – не против?

– Нет, не против, – опять хихикнул Санька. – А что это за фамилия такая – Ланге?

– Фамилия немецкая, а что?

– Вы немец?

– Поволжский. Слыхал о таких?

– Нет…

Санька был немного разочарован. Поволжский немец – это какой-то неправильный немец. Ненастоящий. А он уже вообразил, как мама выйдет за этого Ланге и можно будет рвануть к бундесам. Вот было бы классно! Хотя… это ж надо язык учить…

Ему хотелось выяснить, как у этого Германа с деньгами. В общем-то, все и так ясно: тачка крутая, а на переднем пассажирском сиденье стоит кейс с лимоном.

– Ладно, о поволжских немцах как-нибудь потом потолкуем, хватит с тебя впечатлений на сегодня. Извини, мне надо позвонить.

Герман спохватился, что Никита Скалон ждет его звонка и волнуется. Он позвонил.

– Ну все, отбили, – весело доложил он. – Едем домой. Деньги не понадобились. Верну в первозданном виде.

«Ага, значит, бабки не его», – догадался Санька опять с легким разочарованием. И вдруг накатил стыд. Этот неправильный бундес ради него, незнакомого пацана, рисковал жизнью. Бабками тоже. К папане их пристегнул… С папани сталось бы сдриснуть, хотя от такого, как этот Герман, фиг сдриснешь… Как они ворвались в гараж – до сих пор в глазах стоит. Умереть – не встать!