Кардинал Ришелье и становление Франции - Энтони Леви

Его собственный домашний уклад, если оставить в стороне численность и сложный состав прислуги, был в ряде аспектов весьма примечательным и точно отражал характер хозяина. Прежде всего Ришелье требовал, чтобы весь его двор соблюдал определенные нормы, связанные с его принадлежностью к духовному сословию. Они исключали вульгарную грубость, которая была свойственна двору Генриха IV и которая, естественно, была воспринята Марией Медичи. Ришелье удалось создать семейную атмосферу в своем доме, держа многих слуг на протяжении долгого времени, некоторых — с юных лет и до самой смерти, и набирая людей в основном из своих земляков. При возможности он брал к себе в услужение сразу целые семейства, создавая отношения тесной связи и зависимости. С другой стороны, такая практика была сопряжена для прислуги с некоторым риском. Когда Фанкан был уволен в 1628 г., двум его братьям также пришлось уйти — одному в Бастилию, а другому — в изгнание, просто потому, что они стали потенциально враждебны.

Таллеман рассказывает, что Ришелье был капризным хозяином, а де Морг сообщает о его внезапных перепадах настроения — от мрачности до веселья. Его отношение к тем, кто был ближе всех к нему, менялось резко и непредсказуемо. Он мог быть шутливым и задорным, язвительным или даже жестоким, а его гнев — пугающим. Но настаивая, чтобы его приказания выполнялись с точностью, он в то же время пользовался беззаветной преданностью своих подчиненных и сам нуждался в их привязанности. Ему действительно необходима была возможность отдохнуть в кругу тех, в искренней любви и восхищении которых он был уверен. Это одновременно было и самой большой его человеческой слабостью, и наиболее привлекательной чертой, идеально вписывавшейся в стиль большого домовладения, где предполагалось, что и хозяева, и слуги, редко забываемые в завещаниях, будут поддерживать отношения взаимной привязанности.[275] Ришелье в особенности старался, чтобы его старшие по положению подчиненные были обеспечены приличными бенефициями и другими должностями.

Он всегда бывал лояльным и мог проявлять настоящую человеческую теплоту, как в случае с юной Жаклин Паскаль, которую он посадил к себе на колени, после того как она сыграла в пьесе Скюдери «Тираническая любовь», чтобы выхлопотать реабилитацию для своего отца. Нас не должно вводить в заблуждение холодное высокомерие портретов Ришелье, принадлежащих кисти Филиппа де Шампеня. В обществе близких, например своих пажей или любимой племянницы мадам де Комбале, которую он называл «Ла-Комбалетта», Ришелье любил устраивать розыгрыши. Он обращался к Буароберу «Ле-Буа», подразумевая его права на какие-то леса в Нормандии, которые он получил от Шатонефа за то, что тот помог ему снискать расположение «неких знакомых ему женщин».

Таллеман, чей рассказ о Буаробере особенно примечателен, рассказывает, как далеко было позволено заходить Буароберу, говорившему Ришелье то, чего тот не желал слышать, просто потому что он мог с легкостью рассмешить кардинала. Буаробер, пишет Таллеман, «знал слабости Ришелье» и верно угадывал, когда «его Преосвященство желал посмеяться». У Ришелье не вызывали смеха государственные дела, и он всерьез воспринимал свой духовный статус, но у него, несомненно, вызывала смех пародия Буаробера на «Сида». В некоторых источниках содержится анекдот о Ситуа — личном враче Ришелье. Когда во время своей последней болезни Ришелье попросил чего-нибудь, что могло бы облегчить ему сильную боль, Ситуа, как рассказывают, ответил, что единственным действенным лекарством были бы три ложки Буаробера после еды.

Ришелье даже позволял Буароберу поддразнивать его по поводу заключения в тюрьму де Витри, ударившего архиепископа Бордо, в то время бывшего близким другом Ришелье. Де Витри пригласил Буаробера пообедать в его комнатах в Бастилии, которая чаще всего служила местом изоляции, а не настоящего заточения,[276] доказал ему, опираясь на отцов церкви, что ударить епископа — это не преступление, и попросил представить эти богословские доводы на суд Ришелье.

Главный камерарий (maître de chambre) Ришелье, аббат де Марсийак, обычно отвечал за ведение хозяйства, за раздачу милостыни от имени кардинала и за второстепенные расходы, о которых он должен был подавать ежемесячный доскональный и документированный отчет. В 1626 г. он подписывал счета на милостыню, а в 1627 г. был выбран Ришелье для того, чтобы «любой ценой» обеспечить провизией гарнизон острова Ре. Ришелье набросал для себя напоминание послать Марсийаку записку с выражением своего удовлетворения, и тот был направлен реквизировать суда, необходимые для осады Ла-Рошели. В награду он получил епископство в Менде, куда был назначен в марте 1628 г. Ришелье снова воспользовался его услугами в 1635–1638 гг., для того чтобы найти продовольствие для армий в Лотарингии и Эльзасе, но, поскольку делался все более подозрительным, сказал суперинтенданту в августе 1638 г., чтобы ничего не платили, не убедившись в подлинности счетов.

Преемник Марсийака на месте maître de chambre Ришелье также был лицом духовного звания; это аббат Бово, который впервые упоминается в связи с обеспечением острова Ре и армии под Ла-Рошелью продовольствием и амуницией. По-видимому, он стал maître de chambre в 1631 г., когда был пожалован приорией. В 1635 г. он получил место епископа Нанта. В «Политическом завещании» Ришелье недвусмысленно говорится, что он намеренно использовал священников в качестве военных интендантов: такие обязанности следовало возлагать на тех, кто показал себя дисциплинированным и достойным доверия, а не оставлять их, как было ранее, на произвол недостойных и коррумпированных лиц. Одним из достижений Ришелье впоследствии станет радикальная реорганизация интендантской службы в армии.

После Бово должность maître de chambre займет аббат де Сен-Мар, чей отец Шарль II де Брок продал поместье Сен-Мар маркизу д’Эффиа, суперинтенданту финансов с 1626 по 1632 г. и близкому другу Ришелье. Кардинал был связан с несколькими представителями семейства де Броков, а маркиз де Сен-Мар, который позже станет последним юным фаворитом короля, был сыном суперинтенданта д’Эффиа. Делош приводит несколько примеров, когда маркиза и аббата путали, и справедливо обращает внимание на успешные попытки Ришелье устроить на службу к королю людей, на которых, как он чувствовал, он мог положиться.

Этот аббат, которому Ришелье давал дипломатические и военные поручения, уже был благодаря благосклонности короля настоятелем монастыря Фонтенель в Люсонской епархии, а в 1637 г. его попечению была вверена доходная епархия Оксер. С этого момента он стал вести себя как монсеньор д’Оксер, хотя получил свои буллы только в январе 1639 г., а рукоположен был только 4 марта 1640 г. Хотя новоиспеченный епископ продолжал следить за придворными расходами в течение 1639 г., Ришелье относился к нему как персоне более высокого ранга, нежели любой из его предшественников, и доверял ему функции генерального инспектора армии и в 1638 г., когда король и Ришелье приезжали к Амьену и Аббевилю, для того чтобы наблюдать за военными операциями, и в 1640 г. в Аррасе.