Разобранные - Нил Шустерман

– Не двигайся, – говорит он.

Коннор узнает его по голосу.

– А, Лев, привет. Как дела?..

– Тсс.

– Рука болит, – жалуется Коннор, с трудом произнося слова. – Ты меня снова укусил, что ли?

В этот момент Лев делает нечто странное. Он снимает с себя рубашку и рвет ее пополам. Первую половину он прикладывает к лицу Коннора. От этого становится еще больнее. Коннор не выдерживает и начинает стонать. Вторую часть рубашки Лев скручивает жгутом и обвязывает вокруг плеча Коннора. Затягивает узел. Больно.

– Эй… что…

– Молчи, тебе нельзя говорить. Лежи спокойно.

Его окружают какие-то неясные фигуры. Ни одного знакомого лица. Один из ребят опускается на колени рядом со Львом. Увидев, что у него в руке, Лев молча кивает.

– Будет немного больно, – говорит парень, показывая пистолет, отнятый у кого-то из охранников. – Но, мне кажется, без этого не обойтись.

Он неловко целится, то и дело меняя положение ствола, выискивая на теле Коннора подходящую точку для стрельбы, и наконец останавливается на бедре.

Коннор слышит выстрел, бедро пронзает боль, зрение начинает мутиться, и он погружается во тьму. В последний момент он видит, как Лев, без рубашки, бежит к зданию, объятому клубами черного дыма.

– Странно, – только и успевает сказать Коннор, прежде чем его душа отлетает туда, где ничто не имеет значения.

Когда Коннор наконец приходит в себя, в голове вместо привычных мыслей царит полная неразбериха. Болит лицо, и на мир он может смотреть одним единственным глазом. Там, где должен быть второй, чувствуется какое-то давление.

Он лежит в комнате с белым потолком и стенами. В одной из стен окно, сквозь которое пробивается дневной свет. Он в больнице, это ясно, а давление, очевидно, оказывает повязка, наложенная на глаз. При попытке поднять правую руку плечо пронзает боль, и Коннор решает пока с этим повременить.

Только сейчас он начинает смутно вспоминать события, после которых он оказался на больничной койке. Его должны были разобрать. Потом произошел взрыв, а за ним – бунт. Рядом с ним на коленях стоял Лев. Больше он ничего не помнит.

В комнате появляется медсестра.

– А, так вы наконец пришли в себя! – восклицает она. – Как вы себя чувствуете?

– Неплохо, – отвечает он скрипучим голосом и сглатывает, чтобы смочить горло. – Как долго?

– Вы находились в состоянии медикаментозной комы, то есть без сознания, чуть более двух недель.

Две недели? Коннору, привыкшему отмерять жизнь по дням, этот срок кажется чуть ли не вечностью. А Риса? Что с Рисой?

– Там была девушка, – говорит он. – На крыше Лавки, в смысле медицинского блока. Кто-нибудь знает, что случилось с ней?

Понять что-либо по выражению лица медсестры невозможно.

– Это все может подождать, – заявляет она.

– Но…

– Никаких «но». Сейчас ваше дело – поправляться, и я должна сказать, что вы идете к выздоровлению семимильными шагами, мистер Муллард.

Сначала Коннор решает, что просто ослышался.

– Прошу прощения? – переспрашивает он, ерзая от неловкости.

Медсестра, решив, что ему неудобно, подходит и взбивает подушки.

– Вам нужно отдыхать, мистер Муллард. Мы обо всем позаботимся.

Услышав неизвестную ему фамилию снова, Коннор решает, что его все-таки успели разобрать. Точно. Его разобрали, но мозг по каким-то причинам остался целым и попал в голову другого человека. Потом, немного подумав, он решает, что этого не может быть. Голос не изменился, и, проведя языком по зубам изнутри, Коннор понимает, что и зубы все те же.

– Меня зовут Коннор, – говорит он медсестре. – Коннор Лэсситер.

В ответном взгляде медсестры доброта смешивается с решимостью и расчетливостью, что странно и даже неприятно.

– Видите ли, – говорит она, – получилось так, что на пепелище был найден документ, на котором была фотография, но после катастрофы она оказалась практически уничтожена. Документ принадлежал девятнадцатилетнему охраннику по имени Элвис Муллард. В суматохе после взрыва точно идентифицировать всех пострадавших было невозможно, и многие из нас решили, что будет обидно, если документ придется выбросить, не правда ли?

Медсестра наклоняется и приподнимает изголовье кровати таким образом, чтобы Коннор мог находиться в полулежачем положении.

– Так скажите-ка мне, – снова обращается она к Коннору, закончив манипуляции, – как вас зовут?

Коннор уже не возражает, он все понял. Вздохнув, он закрывает здоровый глаз и снова открывает его.

– А второе имя у меня есть?

– Роберт, – отвечает медсестра, сверившись с висящей в ногах кровати диаграммой.

– Стало быть, меня зовут Элвис Роберт Муллард.

Медсестра улыбается и протягивает ему руку.

– Приятно познакомиться, Роберт, – говорит она.

Коннор рефлекторно поднимает правую руку, чтобы ответить на рукопожатие, но тупая боль в плече мешает ему это сделать.

– О, прости, – говорит медсестра, пожимая его левую руку, – это я виновата. Плечо будет болеть, пока не приживется имплант. Но это происходит быстро.

– Что вы сказали?

Медсестра вздыхает:

– Боже, язык мой – враг мой. Обычно рассказывать о таких вещах – прерогатива врача, но слово не воробей, верно? Как это ни неприятно, но спасти твою руку нам не удалось, и глаз тоже. Зато, будучи Элвисом Робертом Муллардом, ты имеешь право на бесплатную трасплантацию при несчастном случае. Я видела глаз – не волнуйся, он очень похож на твой. Что касается руки, то новая несколько лучше развита, чем твоя собственная, но при помощи физических упражнений, я уверена, ты быстро ликвидируешь разницу.

Смысл сказанного медсестрой доходит до Коннора не сразу. Приходится несколько раз повторить про себя эти несколько фраз, прежде чем он постигает их значение. Глаз. Рука. Физические упражнения.