Я спасу тебя от бури - Чарльз Мартин

Бог, я понимаю, что иногда пристаю к тебе с мелочами, которые не стоят и горстки бобов в твоей Книге Бытия, но я вроде бы кое-чему научилась. Иногда это кажется мне весьма важным. Вроде того, чему учатся взрослые люди. Может быть, это делает их взрослыми. Иногда бывает так трудно увидеть, что может быть и на что мы надеемся, потому что становится так больно, что нельзя ничего увидеть. Но иногда, если мы надеемся достаточно долго и упорно, все становится таким, как мы хотели. Не всегда, но иногда. Наверное, надежда – это что-то особенное. То, что определяет разницу между плохим и хорошим. То, что плохое не может убить. Иногда мне кажется, что мама думала об этом, когда назвала меня Хоуп.

Я не хочу забегать вперед, но у меня есть еще одна мысль об этом. Хотя я думаю, что нам нужна надежда, но полагаю, она необходима и тебе. Ты же хочешь знать, что мы продолжаем делать то, что делаем. Что мы стараемся ради тебя. Потому что к кому еще мы можем обратиться? Кто еще будет слушать нас? Кого еще мы должны слушать? Но, мне кажется, что чем старше люди становятся, тем реже они делают это. Как будто они откусили от гнилого яблока и теперь больше вообще не хотят есть яблоки. Что глупо, если подумать об этом. Может быть, они и хотят, но, думаю, они просто боятся. Это все равно, что сказать, будто один глоток прокисшего молока означает, что любое молоко кислое. Ну и что? Я ела подгнившие яблоки и даже пила прокисшее молоко, но хорошего пробовала гораздо больше. Что бы я думала, если бы не побывала в «Рице» и не пила те самые сливки? Где бы я была? Все это странно. Нужно долго размышлять об этом, чтобы стать взрослым. Но когда это получится, ты сможешь немножко вернуться назад и снова стать похожим на ребенка. Тебе это кажется странным? Мне точно кажется. Как будто можно быть и тем, и другим, когда у тебя нет выбора. По крайней мере, я так думаю.

Сейчас мне пора. Сегодня вечером я напишу еще. Дампс собирается отвезти нас в «Бургер». Там подают хорошие чизбургеры с жареной картошкой. И напитки из лайма, и шоколадные коктейли. А сверху кладут взбитые сливки с вишенкой.

Мне нравится быть с Броди. Он хороший ковбой. Наверное, ты видел его на лошади, но я никогда не видела ничего подобного. А теперь он мой брат, но относится ко мне точно так же, как раньше. Я беспокоилась, что все будет по-другому, что не круто тусоваться с младшей сестрой, но ничего подобного. Он открывает двери передо мной, заправляет рубашку в брюки, снимает шляпу, когда входит в дом, моет руки перед едой, придерживает мне ногу, чтобы вдеть в стремя, поднимает крышку унитаза, прежде чем пописать туда, и смотрит людям в глаза, когда говорит с ними. Он не ругается и не плюется, когда находится рядом, и никогда не выходит вперед, а держится наравне со мной. Все это к тому, что мне нравится Западный Техас. Здесь все хорошо и правильно – в общем, все это завернуто в ту штуку, которую мы называем ковбойскими манерами.

Дорогой Бог,

я сижу здесь, в доме мамы и папы. На краю кровати в комнате Броди, вся завернутая в белый шелк и кружева. Мой подвенечный шлейф расстилается почти на десять футов.

Через несколько минут папа придет ко мне. Он переведет меня через море голубых цветов к старому дереву, где отдаст меня Питеру. Когда-то я думала, что это невозможно. Что, наверное, я этого недостойна. Даже сейчас все кажется нереальным.

Папа очень горд. Это можно видеть по его лицу. Мама купила ему новый белый «стетсон». Он выглядит великолепно. Седые волосы за его ушами едва видны из-за полей шляпы. И мама смастерила ему шляпную ленту из хвоста Кинча. Она хранила ее после того, как он умер от старости.

У меня сохранилась масса воспоминаний об этой комнате. Здесь я играла с конструктором лего. Смотрела фильмы. Разговаривала по телефону. В воздухе висел запах лосьона после бритья, которым пользуется Броди. Скоро он покончит колледж и получит должность в департаменте общественной безопасности. Он говорит, что будет служить в отделении по борьбе с наркотиками, «когда оплатит долги». Он рейнджер в четвертом поколении. Боже помилуй. Он говорит, что будет приезжать по выходным и помогать папе с его бизнесом. У них больше коров, чем они могут сосчитать, и каждый раз, когда появляются земельные участки на продажу рядом с ранчо Бэрс, они покупают их. Теперь оно в три раза больше, чем тогда, когда я была маленькой. А у мамы такой красивый дом! Только посмотри, что она с ним сделала!

Папа сказал, что на нашу свадьбу приедет губернатор. И еще какой-то актер, который играл папу в фильме о его жизни. Режиссер и его съемочная группа. Такого я и представить себе не могла. Так много людей любит его!

Во всей этой суете я редко виделась с ним, но несколько дней назад он мне очень понадобился. Я хотела примерить платье и еще хотела, чтобы он первым увидел, как оно на мне сидит. Тогда я надела джинсы и приступила к поискам. Это заняло около часа. Наконец я нашла его ниже по реке, в окружении брэдфордов и черных короткошерстных. Над водой торчала только его голова и плечи. Я рассмеялась, и он встал. Настоящий ковбой Мальборо, только очень мокрый. Он подошел ко мне и усадил посреди реки. Мы сидели вдвоем и смотрели на воду.

Я все думаю о папе и о том, как мы познакомились. И невольно качаю головой. Где бы я была без этого человека? Где была бы моя мама? Никто не знает. А Броди? Теперь ты лучше других знаешь, как одиноко мне будет без него. Когда-то я тревожилась, что он может расстроиться из-за того, что я собираюсь выйти замуж за его лучшего друга, но теперь я думаю, что он нормально относится к этому. Думаю, ему это даже нравится. Наверное, он в каком-то смысле чувствует себя ответственным за меня. Думаю, мой брак с Питером позволяет ему, так сказать, передать меня в надежные руки. Отдать человеку, которому он доверяет.

Там, в воде, я продолжала разглядывать папу. По-прежнему сильный и подтянутый, по-прежнему любит маму, по-прежнему приводит ее сюда при свете луны, по-прежнему заставляет ее смеяться и дарит ей цветы, по-прежнему любит ездить верхом вместе с ней. Когда я сейчас начинаю вспоминать, то не помню, как звали того парня, с которым встречалась мама. Того, кто снимал нас на камеру. Кажется, его звали Боб или Брендон, но папа все равно избавился от него. Последнее, что мы слышали о нем, – то, что он все еще отбывает свой первый пожизненный срок.

Мы прошли долгий путь. Все мы. Иногда мне кажется, что это поразительно.

Вчера я была на свадебной вечеринке и нашла несколько минуток для себя, но мой жених мимоходом спросил об этом дневнике. Он такой милый, что мне просто хочется съесть его. Он провел пальцем по потрепанной обложке, задрал нос и спросил:

– Что это?

– Мой дневник, – сказала я.

– Что ты там пишешь?

– Разные письма.

– Кому?

– Богу.

Он пожевал губу, опустил глаза и посмотрел на меня.

– Ты знакома с ним?