Сокровища Валькирии. Птичий путь - Сергей Алексеев

– Нет, вы не знаете! – восторжествовал Чюрайтис. – Принесите гитару!

Гитара была у них где-то недалеко, принесли быстро.

У партнера отчего-то заблестели глаза. Он ударил несколько раз по струнам, послушал звон и стал настраивать – щипать одну, басовую, и раскручивать колок на грифе…

Экскурсоводша не один день придумывала достойное занятие Сколоту. Сначала хотела поставить его смотрителем в зале зеркал – это чтобы научил ее считывать информацию. Потом спохватилась – дескать, слишком людное место, крупный план: близко увидят, узнают, – и отправила присматривать за пасекой, ибо без Стратига пчелы оказались бесхозными. Сколот не успел сосчитать ульи и принять беспокойно гудящее хозяйство, как Дара вернула его, велела надеть оранжевый спасательный жилет и послала на пристань, вроде как швартовым матросом и заодно смотрителем потемкинской лестницы.

Выстроенный наскоро причал возле музея словно магнитом притягивал туристические теплоходы, и они чалились в день по несколько, народу сразу прибыло. Сколот ловил концы, сброшенные с судов, привязывал за кнехты, после чего сопровождал пожилых дам, девушек на каблучках и детей до музейного крыльца: железобетонные ступени лестницы помимо всяких законов физики «играли» на солнцепеке. Утром они выгибались в сторону воды, норовя столкнуть поднимающихся обратно в реку, а вечером круто задирались к берегу, чуть ли не становясь дыбом и непроизвольно вынуждая спускающихся туристок приземляться на пятую точку. И только в ночные часы, когда никто не ходил, они выравнивались и обретали первоначальный вид.

Среди многоголосого гомона он все чаще стал слышать сначала финскую, потом немецкую и английскую речь. А вскоре и вовсе подвалило иностранное судно, шедшее по пути из варяг в греки, и словно пробило пробку: заморские туристы стали являться каждый день. Дара с удовольствием тараторила на разных языках, водя экскурсии, вид забытых вещей заметно преображал пестрые толпы, и если они вваливались в музей галдящей, смеющейся оравой, то выходили уже тихими, задумчивыми, и в оловянных, искушенных и жаждущих развлечений глазах появлялась еще легкая, как весенняя зелень, светлая печаль.

У Сколота, взиравшего на их корабли, созрела мысль, как можно скоро и без лишних хлопот добраться для начала до Германии. Тем паче принесло попутный круизный лайнер с эстонской командой и питерским речным лоцманом. Он-то и рассказал швартовому, что немцы второй месяц в пути, изрядно притомились от путешествия по России и сейчас возвращаются домой, в Росток. Казалось, оттуда до Румынии уже рукой подать…

Первая попытка проникнуть на борт не удалась, команда несла бдительную охрану, а туристы так спешили, что экскурсия в музей заняла у них всего около часа, тогда как иные суда оставались у причала даже на ночь и пассажиры допоздна потом бродили по парку. Немцы торопливо загрузились на свой теплоход и на ночь глядя отвалили от пристани, однако белоснежный новенький красавец изрыгнул тучу черного дыма, порыскал носом по сторонам и скоро вновь потянул к причалу. Пришвартовывать его уже пришлось вручную, двигатели заглохли, и сошедший на берег лоцман сказал, что они недавно заправились и, верно, попалось плохое топливо.

Интуристы еще надеялись на скорое отплытие и бродили только по причалу, однако потом было объявлено, что судно встанет у музея по крайней мере до утра – будут сливать солярку и заправляться новой, которую привезет танкер-заправщик. Пассажиры поругали эстонскую команду, российское топливо и разгильдяйство, разбрелись по парку, началось хождение туда-сюда, и Сколот, сбросив яркий жилет и пользуясь темнотой, проскочил на борт. Там он забрался в спасательную шлюпку, затянутую брезентом, и преспокойно уснул. Где-то заполночь к судну подчалился заправщик, и между капитанами возник скандал, подогреваемый пассажирами: солярка в баках лайнера оказалась превосходного качества, и никакие претензии не принимались. И верно, двигатели тут же запустились, туристов собрали, пересчитали по головам и отчалили.

Эстонцы, исправляя свой промах, старались больше не ударить в грязь лицом, вели судно и ночью, и туманным утром, и днем шли полным ходом, не приближаясь к пристаням. Тем более на борту был опытный лоцман, поэтому они не беспокоились по поводу маршрута, фарватера и глубин, мечтали скорее сойти на родной берег: в Эстонии ожидалась замена команды. Ошалевшие от долгого путешествия по бесчисленным речным системам и просторам, немцы тоже успокоились, бродили по палубе, пили пиво в ресторане, намереваясь к концу следующего дня войти в Ладожское озеро, потом в Неву и провести последнюю ночь на российской территории в непокоренном Ленинграде. А там уже Финский залив, Балтийское море и путь в Росток.

Сколот слушал их голоса, мечты, истории, шутки и ориентировался по произнесенным командой или пассажирами названиям, поскольку, приподнимая край брезента, видел лишь воду, либо далекие полоски суши. Один раз только берег оказался совсем рядом, да и то в виде стены шлюза. Он отсыпа́лся за все бессонные ночи, а все остальное время готовился к штурму секретной тюрьмы в Румынии, которую еще предстояло отыскать. Правда, отвлекали и сбивали с мыслей влюбленные парочки, страдавшие от бессонницы и предчувствия скорого расставания. Незримые женщины даже плакали, мужчины клялись, и все равно становилось печально, поскольку Сколот вспоминал Роксану. Особенно когда в памяти всплывали ее полубезумные слова признаний, раскаяния, он так распалял себя, что вдруг начинал верить – она и есть Валькирия! Только утратившая память, по сути, такая же лишенка, как и он. И это он должен был узреть! Но ждал каких-то иных слов, действий и в результате оттолкнул…

Были мгновения, когда он готов был спрыгнуть с корабля и броситься на ее розыски, если что, вернуться на Мауру, дождаться там Дару Зазнобу и спросить о судьбе Роксаны. Однако в это время на почти зажившей ладони начинала кровоточить рана, оставленная зубьями золотого венца, и это неожиданно приводило в чувство. Богиня не могла опуститься до земных страстей…

Однако к вечеру лайнер почему-то не вошел в Ладожское озеро, а вновь оказался у шлюза, и в команде возник спор, откуда он взялся. Лоцман стал ругаться – де-мол, часа два назад повернули не в ту протоку, теперь надо возвращаться. Чтобы не будоражить нервных туристов, плавно развернулись и, благо были дождливые вечерние сумерки, двинулись в правильном направлении. Сколот сразу же навострил уши: случайный уход с маршрута мог означать многое и понятное только ему, однако команда успокоилась, голос лоцмана вообще пропал, а за бортом спасательной шлюпки плескался бескрайний водный простор – значит, все-таки вышли в Ладожское.

К полуночи отоспавшиеся немцы облачились в боевые туристические доспехи и организованно выдвинулись из кают на палубу – покорять Ленинград. Впереди и в самом деле светились огни города, однако прошел час, другой, а этот призрак все отодвигался вдаль, и среди пассажиров возник ропот. Многие отчаялись и ушли спать, остались самые терпеливые и любопытные, и все равно, когда рассвело, на палубах маячили только одинокие парочки.

Сколот выглянул из-под брезента и замер: давая гудки, лайнер причаливал к пирсу, а над зданием речного вокзала ясно читалось название – Череповец…